В ряде мест, например в Конжу, сельские жители с грустью наблюдали, как американские танки громили их маленькие сады и живые изгороди. Они уже не так встревожились, когда увидели колонны американских пехотинцев, идущих вереницей по обочинам дороги. Местные фермеры жили впроголодь и не могли позволить себе терять хоть что-нибудь. Из брошенных немецких машин они забрали все что могли, так как это была, вероятно, единственная компенсация, на которую они могли рассчитывать в обмен на ущерб их полям, сараям и домам, а также потерю фуража, лошадей и повозок, захваченных немцами. Самым лучшим трофеем был мотоцикл на гусеничном ходу. Местные жители также выкачивали топливо из брошенной техники, забирали наборы инструментов, консервы, шины и колеса, снимали почти все, что можно было разобрать. Некоторые брали гранаты, надеясь летом хорошо порыбачить.

Несколько фермеров пытались снять колеса с полевых орудий и переставить их на телегу, но оказалось, что для лошади они слишком тяжелы. Один фермер, опытный механик, придумал куда лучше: из деталей немецких бронемашин он сумел собрать трактор. Двигатель он забрал с тягача. Одна семья даже сняла передние сиденья с «кюбельвагена», вермахтовского аналога джипа, и они почти тридцать лет простояли в их гостиной. В Ишипе был еще один «кюбельваген»; там много дней пролежал на переднем сиденье мертвый немецкий офицер. Семнадцатилетний Теофил Солот поражался, что у него борода продолжает расти и после смерти.

Женщины отчаянно переживали за сыновей и мужей. Тем, кто бежал через Маас, действительно повезло: многих оставшихся мужчин и мальчиков немцы согнали, словно скотину, и заставили убирать снег с дорог и перевозить припасы. У многих не было подходящей одежды для работы в такой холод. Полуголодные, явно недостаточно подготовленные для столь тяжелого труда, почти без инструментов. Мало у кого были перчатки и даже лопаты. Обращались с ними как с пленными, на ночь запирали в сараях. Иногда охранники даже прикрепляли к дверям и окнам гранаты, чтобы пленники не могли сбежать. Многих отправили на принудительные работы в Германию, их освободили лишь в последние месяцы войны. Некоторые из них погибли под огнем самолетов союзников: пилоты не могли отличить группы немецких солдат от мирных бельгийцев. На снежном фоне все они казались маленькими черными фигурками.

В последние дни декабря британский 30-й корпус расширил свой новый фронт между Маасом и Оттоном. Английский офицер по связям с гражданской администрацией и населением довольно романтично описывал окрестные пейзажи. «В Арденнах все дышит романтикой, – писал он, – так и представляешь себе Руританию из “Узника Зенды”[60]. Впечатление становится еще сильней, когда видишь замки и густой еловый лес под снежным покровом» {825}.

Как только погода установилась, воздушная разведка стала невозможной. Когда 53-я Уэльская дивизия сменила американцев в Марш-ан-Фамене, союзникам нужно было знать, куда перебросят остатки танковой дивизии «Леер» и 2-й танковой дивизии после их отвода из Рошфора. Британский 61-й разведполк, приданный 6-й воздушно-десантной дивизии, а также бельгийские и французские войска Специальной авиационной службы – всего около 350 человек – были отправлены в обширную зону лесов и болот к югу от Рошфора и Марша, чтобы это выяснить.

Французская эскадрилья направилась в Сент-Юбер, а бельгийская, из 5-го полка Специальной авиационной службы, 31 декабря обнаружила часть танковой дивизии «Леер» в деревне Бюр, в десяти километрах к югу от Рошфора. В своих джипах, вооруженные только спаренными пулеметами «Виккерс», они могли разве что слегка обеспокоить пехоту немцев. Трое лучших бойцов эскадрильи были убиты сразу же из немецкой 88-мм пушки. Немцы отчаянно держались за этот район: такой дорогой выбирались из Рошфора почти все остатки трех танковых дивизий: 2-й, 9-й и учебной. Пока местные жители прятались в подвалах семинарии, немцы забрали из их домов все простыни для маскировки. И в то время, когда укрывавшимся под землей людям было нечего есть, кроме картошки, немецкие пехотинцы убивали и ели их кур.

Немецкая артиллерия теперь обстреливала Рошфор, и горожане ютились в окрестных пещерах. Лишь немногие во время затишья осмеливались отправиться за едой, и все были глубоко признательны брату Жаку, «в берете и больших черных резиновых перчатках» {826}, который собирал трупы, чтобы похоронить их по-христиански.

Немцы продолжали бомбить и Льеж – снарядами «Фау-1». В канун Нового года младший сержант Уолкер, боец Миддлсекского полка, ветеран Северной Африки, Сицилии и Нормандии, собирался присутствовать на мессе в церкви в Сюр-ле-Мон к югу от города. Над головой пролетела бомба «Фау-1». Подняв голову, он увидел, что она перевернулась и начала пикировать. «Бельгийский ребенок стоял в нескольких ярдах от него, не подозревая об опасности, – говорилось в наградном листе к медали, которой удостоили сержанта. – Младший сержант Уолкер подскочил к ребенку, повалил того на землю и прикрыл своим телом. Бомба взорвалась в нескольких метрах от того места, где они лежали, и тяжело ранила младшего сержанта Уолкера. Ребенок не пострадал» {827}. Медицинский корпус Королевской армии отказался от Уолкера: его раны были очень тяжелыми. Но он выжил – его подобрали американцы и провели новаторскую операцию по пересадке плоти, снятую на пленку и отправленную в другие полевые хирургические госпитали для учебных целей.

В канун Нового года все американские штаб-квартиры устраивали вечеринки. В 9-й армии Симпсона на праздник угощали виски с содовой и льдом и индейкой {828}. В 1-й армии Ходжеса ужины всегда были официальными. «В его столовой каждый вечер, – писал один из офицеров, – мы одевались на ужин так: куртка, галстук, армейские ботинки» {829}. Ходжес обычно пил бурбон и «Дюбонне» со льдом и капелькой биттера, но в тот вечер в честь Нового года он приказал открыть ящик шампанского, который подарил ему Коллинз после взятия Шербура. В полночь началась паника, когда солдаты принялись «беспорядочно палить из своих винтовок. Поспешное расследование показало, что нападения не было, просто сказалось изобилие этого дня» {830}.

В штабе 12-й группы армий Брэдли тоже была вечеринка. По словам Хансена, Марта Геллхорн полвечера «страстно говорила о войне в Испании… она оригинальная газетчица и верит в доброту человека, даже несмотря на все худшее в нем, видя, как его унизили на фронтах всего мира» {831}. Похоже, праздничная атмосфера была слегка подпорчена нервозностью в связи с возможностью официального расследования причин неспособности разведки предвидеть немецкое наступление. Генерал Уильям Донован, основатель Управления стратегических служб, только что прибыл из Вашингтона и упомянул, будто «поговаривают о расследовании в Конгрессе, чтобы выяснить, почему мы действуем так неэффективно». Брэдли очень нервничал из-за своего «просчитанного риска» накануне немецкого наступления, когда для защиты Арденн оставил только четыре дивизии.