— Привет, — сказал Никита, высовывая голову изсалона. — Я по поручению босса…

— Да-да, — подтвердила девушка. — Вот только…

— Что — только?

— Ребят сейчас нет…

Ребят, ребят… Очевидно тех самых, всуе помянутыхджаффаровских волкодавов, не иначе.

— Это ничего, главное — я есть, — утешил девушкуНикита. — Впустите личного шофера господина Корабельникоffа? Мы ведь виделисьс вами, кажется?

— Да… Я тоже вас узнала…

— Так впустите?

— Да, конечно.

Вдвоем они открыли тяжелые ворота, и Никита вкатил «мерс» натерриторию особняка. Девушка, не дожидаясь его, направилась к дому. Она шланеторопливо, как будто ей было наплевать на дождь: так неторопливо, что Никитауспел даже догнать ее и, переложив пустую сумку для вещей из правой руки влевую, галантно распахнуть перед ней дверь.

— Спасибо, — девушка почему-то страшно смутилась ипокраснела.

— Меня Никита зовут, — так же галантнопредставился Никита.

— Спасибо, Никита…

— А вас?

— Маша…

— Замечательно, — ничего замечательного втривиальном имени не было, Джанго — совсем другое дело…

Но замечательным было то, что девушка и вправду была похожана Джанго. Никита не знал, откуда идет это ощущение похожести: от короткостриженного затылка, от смугловатой брюнетистой масти или от чего-то еще. Воттолько присматриваться особо не надо, иначе наткнешься на глаза: тоже карие, нобез инфернального золотистого свечения вокруг зрачков. Самые обыкновенные глазасамой обыкновенной Маши.

— А чаем вы меня не напоите, Маша?

— Конечно, — девушка смутилась еще больше. —Я бы и сама предложила… Вот только вы опередили меня.

— Простите… Начнем сначала?

— Начнем. Хотите чаю?

— С удовольствием…

Через три минуты они были уже на кухне, той самой, в которойеще летом Никита выслушивал и высматривал порнооткровения охранника Толяна.Сейчас, правда, телевизор был выключен, но зато играла магнитола. Что-тотрогательно-девичье и вместе с тем — грустно-взрослое, с надтреснутойсердцевиной: два юных голоса переплетались самым причудливым образом, а музыкабыла слишком плотной для попсы. Голоса сопровождали Никиту все то время, покаон пытался вести с Машей-ключницей подобие светской беседы.

— Так, значит, вы были здесь… э-э над день рожденияМариноч… Жены хозяина?.. Я по-прежнему не ошибаюсь?

— Нет…

— И как же вам удалось здесь остаться? — Вопросвыглядел достаточно неуклюжим, но Никита в силу врожденного любопытства не могне задать его.

Действительно, имея кучу возможностей и кучу специальнонатасканных мужиков на подхвате, пристегнуть к дому еще и девчонку с прозрачнойстыдливой кожей… Ей и за двадцать-то едва перевалило… Или…

— Нет… Что вы… Я не имею никакого отношения… Я… простоприятельница Алеши…

Вот черт, ну конечно же, как он сразу не сообразил, одногоиз джаффаровских парней, злобный ста двадцати килограммовый довесок квинчестеру, так и звали — Алексей. Стойкая традиция загородногокорабельникоffского ковчега: каждой твари по паре, даже если пара проникла наборт нелегально, по канатам и с помощью абордажных крюков, в обход всесильногопивного Ноя.

— Ну понятно, — Никита улыбнулся. Довольнонейтрально, но тонкая кожа девушки отреагировала мгновенно.

— Это не то, что вы подумали…

— А что я подумал?..

— Он просто приятель, бывший одноклассник, а меняпопросили помочь упаковывать вещи. Здесь много вещей. Ведь хозяин продает дом.

— Да, я в курсе…

Говорить со стыдливой пичугой больше было не о чем, нооставалась еще половина чашки с чаем. Так что светскую беседу придется продлитьеще минут на пять. Не самое веселое занятие, тем более что девушка от Джангоотдалялась, причем семимильными шагами. Ничего общего, — ничего, кромекоротко стриженного затылка.

— И чем же вы занимаетесь, Маша? В свободное от паковкивещей время?

— Я закончила колледж гостиничного хозяйства… Была настажировке… Швейцария, Испания, Бенилюкс…

Никита только крякнул: неплохо, совсем неплохо для почтитуркменской затравленности в глазах.

— И как вам Бенилюкс?

— Мне больше понравилась Швейцария… Немецкая ее часть…

— И чем же?

В последующие три минуты Никита узнал, что чопорный Берн нев пример целомудреннее развязного Амстердама с его пропахшими легализованноймарихуаной каналами, и что скромная на вид Маша получила довольно заманчивоепредложение стать портье в одной из бернских гостиниц, облюбованных русскими, ичто ей нравятся швейцарцы, они называли ее Мари, они мягче и романтичнеенемцев, но немцы ей тоже нравятся, но больше всего ей нравится Макс Фриш. «Вычитали Макса Фриша, Никита?..»

Это имя Маше-Мари пришлось произнести дважды. Во-первыхпотому, что Никита никогда не слышал его раньше, а во-вторых…

Во-вторых, он поймал себя на том, что он больше не слушаетлюбительницу сдобных, плохо-пропеченных швейцарцев, а слушает чертовумагнитолу. Так и есть, два юных, нежно-переплетенных девичьих голоса продолжаливить гнездо в праздной Никитиной голове. Два юных, нежно-переплетенных голосаочень нравились ему, очень.

— Что это за группа у вас? — Впервые в его вопросепрозвучал неподдельный интерес.

Совершенно неподдельный и такой же неподдельной была реакцияМаши: лицо ее вспыхнуло, а на глазах.. На глазах блеснули слезы. Или это толькопоказалось Никите?

— А вам нравится?

— Очень.

— Вы тонкий человек.

— Это преувеличение. Так все-таки..

— Вообще-то это не группа, это дуэт… Правда, его давноне существует.. «Таис». Но в свое время он был очень популярным. Очень.. Выникогда не слышали его раньше?

Название дуэта (конечно же, ведь голосов было два, как же онсразу не сообразил!) сказало Никите не больше, чем имя упомянутого Машей МаксаФриша; попсу он терпеть не мог, предпочитая ей растворившийся в душном небеНового Орлеана джаз. Или ля-минорных и фа-мажорных кухонных бардов — по большимпраздникам. Но эти голоса были и вправду хороши.. а может, все дело было не вголосах, а в той странной энергетике, которую не смогла убить даже равнодушнаяк человечинке техника. Или — в словах, хотя Никита не разобрал ни единого: онислиплись, как лежалое монпансье, в глаза бросалось лишь отсутствие местоимения«он» и чрезмерное присутствие местоимения «она». Что было совсем уж нонсенсомдля таких вот одноразовых песенок о вечной любви.