— Но разве эта власть не находится в рукахсильнейшего? — сказал я. — Разве сувереном не является весь народ?

— Друг мой, власть всех — это химера; не дает ничегохорошего сложение несогласных друг с другом сил, всякая распыленная властьобращается в ничто, она обладает энергией только при условии и концентрации. Уприроды есть только один факел, чтобы освещать вселенную, и по ее примерукаждый народ должен иметь только одного властителя.

— Но почему вы хотите, чтобы он был тираном?

— Потому что власть ускользнет от него, если он будетмягкотелым, я только что описал тебе все несчастья, которые вызываетускользающая власть. Тиран губит немногих, следствия его тирании не бываюткатастрофическими, мягкий король упускает власть из своих рук — отсюда ужасныекатастрофы.

— Ах сударь, — сказал я, целуя рукиГенриха, — как я ценю ваши принципы! Каждый человек, принимая их, имеетправо на верховенство среди своего класса, но он — презренный раб, когдапокушается на власть более сильных.

Прусский принц, чрезвычайно мною довольный, выдал мнедвадцать пять тысяч франков в знак своего расположения и с тех пор почти непокидал наш дом. Я помогал сестре находить для него мужчин и, не будучи такимтребовательным, как он, прекрасно обходился теми, которые ему не подходили; ямогу заверить, что в продолжение двух лет — столько длилось наше пребывание вэтом городе — в моей заднице побывало не менее десяти тысяч членов, и что вмире нет страны, где солдаты были бы столь красивы и выносливы, и как бы вы нибыли неутомимы, вам пришлось бы от многих отказаться.

Мы не могли пожаловаться на то, что другие придворные неприобщаются к утехам принца Генриха, и граф Рейнберг долго пользовался услугамилюбовницы брата своего короля да так, что никто об этом и не заподозрил.Рейнберг, не менее развратный, чем Генрих, был извращенцем иного рода: онсношал Жозефину во влагалище, а в это время две женщины изо всех сил поролиего, и третья мочилась ему в рот. В силу весьма своеобразных капризов Рейнбергне извергался в вагину, в которой наслаждался: та, из которой он пил мочу,всегда была сосудом, принимавшим свидетельства его восторга. Так же, каквозбуждавший его предмет должен был быть юным и красивым — поэтому, кстати, онизбрал обладательницей такового Жозефину, — так и предмет, в котором онзавершал свои труды, должен был быть старым, уродливым и зловонным. Последнийменялся каждый день; к первому граф был искренне привязан восемнадцать месяцеви, возможно, обожал бы его и дольше, если бы не событие, которое заставило меняпокинуть Берлин и о котором пора вам поведать.

С некоторых пор я стал замечать две вещи, которые менябеспокоили и сделались причиной того, что я почел за благо удалиться изБерлина. Однако я все еще медлил, и только сделанное мне предложение подтолкнуломеня.

Первым обстоятельством было некоторое охлаждение принцаПруссии к Жозефине: вместо того, чтобы навещать нас каждый день, он едва липоявлялся два раза в неделю. Такое непостоянство было следствием истощившихсястрастей: когда человек бездумно предается им, он неизбежно утомляется скорее,чем обычно. Второе, которое удвоило мое беспокойство, заключалось в том, чтоЖозефина как-то незаметно тоже отдалялась от меня. Она влюбилась в молодогокамердинера Генриха, который часто забавлялся на ее глазах с принцем, и я сталопасаться, как бы она совсем не выскользнула из моих цепей.

Вот в каком состоянии я находился, когда мне было сделанопредложение, о котором я упоминал. Оно содержалось в следующей записке:

«Вам предлагают пятьсот тысяч франков за Жозефину, ипредупреждают, что она нужна для исполнения каприза, который должен лишить еежизни. Власть того, кто делает это предложение, такова, что если вы скажетехоть слово об этом, можете считать себя покойником, если же вы согласитесь,завтра в полдень получите названную сумму, кроме того, пятьсот флоринов на вашепутешествие. Главное условие сделки: в тот же день вы уезжаете из Пруссии».

Мой ответ был таким:

«Если бы тот, кто делает мне это предложение, лучше зналменя, он обошелся бы без угроз. Я его принимаю с одним условием: я хочу бытьсвидетелем казни моей сестры или, в крайнем случае, хочу знать, в чем она будетзаключаться. Между прочим, считаю своим долгом сообщить, что Жозефина натретьем месяце беременности».

На это я получил следующий ответ:

«Вы — превосходный человек и увезете с собой из Берлинауважение и протекцию того, кто сделал вам предложение. Вы не можетеприсутствовать при казни, довольствуйтесь заверением в том, что она будетпродолжаться двадцать четыре часа и что на свете не существует пыток, болееизощренных и мучительных, более искусных и необычных, нежели та, что медленноотнимет у нее жизнь. Завтра доктор проверит ее на предмет беременности, и еслиэто подтвердится, вы получите еще сто тысяч франков. Прощайте, никогда больше непоявляйтесь в Берлине, но не забывайте, что где бы вы ни находились, вам будетпокровительствовать сильная рука».

В тот вечер двери нашего дома закрылись рано, и я захотелдоставить себе жестокое удовольствие отужинать и провести ночь с Жозефиной впоследний раз. Я никогда не сношал ее с таким жаром, о восхитительнейшее тело!Какая жалость, что эти прелести скоро сделаются пищей червей! И это злодеяниебудет делом моих рук, никаких сомнений в том, что оно будет моим, ибо я,который может ее спасти, отдает ее палачам. Надо иметь мое воображение, друзьямои, чтобы понять, как высоко вздыбился мой член при этой мысли. Я сношалЖозефину всеми возможными способами, и каждый ее храм, в котором я совершалжертвоприношение, возбуждал во мне все новые желания, впрочем, все они были вчем-то похожи друг на друга. Нет, друзья, со всей ответственностью скажу «нет»:нет на свете наслаждения, сравнимого с этим! Хотя, кому я это говорю? Людям,которые знают это не хуже меня!

На следующий день пришел врач; я сказал Жозефине, что егоприслал принц, узнавший о ее беременности, с тем, чтобы помочь ей. Жозефинапоначалу отрицала этот факт, но после осмотра созналась во всем, умоляя ученогомужа не выдавать ее. Тот обещал сделать все, что в его силах, и не составлятьдокумента, который бы гласил, что, судя по медицинскому освидетельствованию ипо ответам Жозефины, она должна быть на четвертом месяце беременности. Потом онотвел меня в сторону и шепотом добавил:

— Вот шестьсот тысяч франков, которые мне поручили вампередать, и пятьсот флоринов на дорожные расходы; я сам приду за вашей сестройсегодня вечером, пусть она будет готова, а вас сударь на рассвете не должнобыть в Берлине.

— Положитесь на мое слово, сударь, — ответил я,протягивая ему десять тысяч франков, от которых он сразу отказался, — нособлаговолите рассказать хотя бы то, что вы можете в данных необычныхобстоятельствах: вы ведь наверняка знаете, что будут делать с моей сестрой.

— Она станет жертвой сладострастного убийства, сударь,и мне кажется, я могу сообщить вам подробности, так как знаю, что вы в курсесобытий.