Когда чары рассеялись, я собрал драгоценности и деньги иудалился, не без удовольствия думая о том, что совершил: в самом деле, если быя почувствовал раскаяние, разве мог бы мой фаллос восставать столько раз послетого памятного дня?.. Нет, я ничуть не жалел о том сладостном преступлении,было только жаль, что оно длилось так недолго.

Я отыскал свою карету и немедленно отправился в Венецию.Климат Тренте и его окрестностей и характер его жителей мне вовсе непонравились, и я решил ехать в Сицилию. Именно там, подумал я, находитсяколыбель тирании и жестокости: все, что было написано поэтами и историками огрубости древних обитателей этого острова, навело меня на мысль, что я найдуследы их пороков в потомках листригонов, циклопов и логофагов[39].Скоро вы увидите, насколько я оказался прав и насколько можно назватьпредставителей знати и богатых негоциантов этого восхитительного островадостойными продолжателями разврата и жестокости своих предков. Захваченный этимпроектом, я проехал всю Италию, где, не считая нескольких сладострастныхэпизодов и нескольких тайных и ничем не примечательных преступлений, которым япредавался, чтобы поддержать себя в нужной форме, мне не встретилось ничего,сравнимого с тем, о чем пойдет речь ниже, и достойного вашего внимания.

В Неаполе, в самой середине сентября, я взошел на бортнебольшого симпатичного торгового судна, которое отправлялось в Мессину и накотором мне представился случай совершить одно бескорыстное преступление,настолько же необычное, насколько пикантное. С нами плыла супруга одногонеаполитанского торговца, с ней, были две очаровательные девчушки, которым онаприходилась матерью, которых она вскормила грудью и любила безумно. Старшейбыло лет четырнадцать, она была обладательницей интересного мечтательноголичика, прекраснейших волос и столь же прекрасной фигурки. Очарование еесестры, младше первой года на полтора, было совсем другого рода: более пикантныечерты, менее привлекательные, чем у старшей, но зато намного более возбуждающие— словом, она имела при себе все необходимое, чтобы не просто соблазнять (чегохватало у ее сестры), но взять штурмом любое сердце, закаленное в любви. Едваприметив этих девочек, я решил принести их в жертву своим страстям. Однако этобыло не просто: они были кумирами своей матери, постоянно находились в поле еезрения, так что возможностей для атаки никак не представлялось. Мне оставалосьтолько уничтожить их, и удовольствие положить конец существованию двух такихпрелестных созданий было для меня ценнее, нежели радость от наслаждения ими.Мой карман, всегда набитый ядами пяти-шести различных видов, предлагал мне неодин способ сократить их дни, однако такой конец, по моему мнению, был бынедостаточно убедителен для нежной, обожавшей своих девочек матери: я хотелсделать их смерть более ужасной и быстрой. Объятия волн, по которым мы плыли,казались мне идеальной гробницей, в которой я предпочитал похоронить их. Этиюные создания имели неосторожность (и было очень удивительно, что их до сих порникто не предостерег) сидеть на верхней палубе, в то время как экипаж отдыхалпосле обеда. На третий день нашего плавания, я улучил удобный момент,приблизился к ним и, взяв обеих в охапку так, чтобы они не смогли уцепиться заменя, швырнул их в соленую стихию, которая поглотила их навсегда. Ощущение былонастолько сильным, что я кончил прямо в панталоны. На шум прибежали люди; ясделал вид, будто только что протер глаза и увидел случившееся.

— О мадам, — закричал я, прибежав к матери, —ваши девочки погибли!

— Что вы говорите?..

— Несчастный случай… они были на верхней палубе… порывветра… Они утонули, мадам! Они утонули!

Я не в состоянии описать страдание несчастной женщины, мнекажется, природа никогда еще не выражала себя столь красноречиво и вдохновенно,и напротив, никогда до тех пор не сотрясали мои органы более сладострастныечувства. Придя в себя, женщина прониклась ко мне полным доверием. Ее высадилина берег в жутком состоянии. Я поселился в той же гостинице, где остановиласьона. Почувствовав приближавшуюся кончину, она отдала мне свой бумажник спросьбой передать ее семье; я обещал и, разумеется, не сдержал слова. Шестьсоттысяч франков — содержимое бумажника — были достаточной суммой, чтобы я, смоими принципами, мог от нее отказаться. И несчастная неаполитанка, котораяумерла на следующий день после нашего прибытия в Мессину, сделала меня богачом.Впрочем, признаться, я испытывал одно сожаление: о том, что не успелнасладиться ею перед ее смертью. все еще красивая и глубоко несчастная, онавнушала мне самое острое желание, но я боялся потерять ее доверие, и, по правдеговоря, поскольку речь шла всего лишь о женщине, жадность преодолела похоть…

У меня не было иных рекомендаций в Мессине, кроме переводныхвекселей, которыми я запасся в Венеции, где я, благоразумно учитывая разницу вденежных знаках, поменял наличные на ценные бумаги, принимаемые в Сицилии.Банкир, который оплатил их, встретил меня любезнее, чем принимают сицилийцев,когда те приходят с той же целью к парижским банкирам, и следует отдать должноенеобыкновенной вежливости всех иностранных финансистов, с которыми я имел дело:вексель служит для них рекомендательным письмом, и самые искренние, самыенастойчивые услуги всегда сопровождают в смысле моральном те обязанности,которые они выполняют перед своими клиентами в материальном смысле.

Я сказал банкиру о желании купить землю и распоряжаться еюна правах сеньора.

— Я вижу у вас расцвет феодализма, — заметил ясвоему милому собеседнику, — именно поэтому хотел бы здесь обосноваться:мне нравится управлять людьми и возделывать землю, словом, властвовать и надполями и над вассалами.

— В таком случае вам не найти страны лучше, чемСицилия, — ответил банкир. — Здесь сеньор имеет права на жизнь всех,кто живет на его землях.

— Вот это мне и надо, — сказал я.

Чтобы избавить вас от скучных подробностей, доложу лишь,друзья мои, что по прошествии месяца я сделался владельцем десяти приходов,прекраснейших земель и великолепного замка в той самой долине, где находятсяразвалины Сиракуз рядом с Катанским заливом, то есть в самом живописном уголкеСицилии.

Я не замедлил завести многочисленную прислугу, подобраннуюсообразно моим вкусам. Одной из первейших обязанностей моих лакеев и служанокбыло обслуживание сладострастных утех господина. Моя гувернантка по имени доннаКлементия, женщина тридцати шести лет, одна из самых красивых на острове,помимо оказания мне интимных услуг, занималась поисками предметов наслажденияобоего пола, и должен сказать, что за все время, пока она находилась у меня наслужбе, недостатка в них я не испытывал. Прежде чем обосноваться окончательно,я объехал знаменитые города тех мест, и, как вы догадываетесь, первым визитом яудостоил Мессину. Немалую роль в моем желании жить в такой прекрасной странесыграли описания Теокрита, посвященные удовольствиям Сицилии. Я убедился вправдивости того, что слышал о мягкости здешнего климата, о красоте местныхжителей и особенно о их распутстве. разумеется, именно здесь, под этим ласковымнебом щедрая природа внушает человеку все вкусы, все страсти, которые делаютего жизнь приятной, именно здесь надо наслаждаться ею, если вы хотите познатьнастоящее счастье, уготованное нашей нежной праматерью для своих чад. Посетив иКатану и Палермо, я вернулся в свой замок. Он был построен на высокой горе, и ямог наслаждаться и чистейшим воздухом и счастливейшей жизнью. К тому же этожилище, похожее на крепость, как нельзя лучше отвечало моим жестоким вкусам.Мои жертвы, говорил я, будут здесь как в тюрьме, я буду в одном лице их гос—подином, их судьей и их палачом, только вот защитников у них не будет. Ах, каквосхитительны наслаждения, когда их диктует деспотизм и тирания!