площадью Конституции; сейчас в этом здании находится Греческий нумизматический музей. Проектировал особняк соотечественник Шлимана Эрнст Циллер, талантливый и энергичный архитектор, который – как и Шлиман – женился на гречанке и посвятил свою жизнь юному эллинскому королевству.

Сначала Циллер был помощником Теофила Хансена, датского архитектора, также очень активно работавшего в Вене. Интересы Циллера были в большей степени сосредоточены на Греции. Подобно братьям Хансен и Шлиману, он увлекался поисками новых сведений о Древней Греции и новыми проектами в духе античного стиля. В 1860-х гг. он участвовал в раскопках панафинейского – то есть олимпийского – стадиона. Впоследствии он создал в Афинах некоторые из самых великолепных общественных и частных зданий города, в том числе Королевский театр (ныне Национальный театр Греции) на улице Агиу-Константину (Св. Константина) и дворец наследного принца (который служит ныне официальной резиденцией президента Греческой республики). Циллер понимал, что для того, чтобы неоклассический стиль смотрелся в возрожденном городе естественно, его, как это ни парадоксально, необходимо заново эллинизировать – полностью приспособить к климату и условиям Аттики. Кроме того, он сочетал неоклассицизм с элементами ренессансного и барочного стилей. Хотя они с Теофилом Хансеном остались друзьями на всю жизнь, поклонники Циллера утверждают, что он лучше понимал афинскую атмосферу. Его последним вкладом в эстетический облик города стало его собственное великолепное надгробие на Первом афинском кладбище, где родными и близкими увековечивается память богатых современных греков – так же, как обретали бессмертие на мраморных плитах герои и героини Древних Афин.

Итак, благодаря греческим магнатам и германским творческим талантам зрители Олимпийских игр оказались в городе, эффектно, непринужденно и иногда несколько чрезмерно соединявшем современность и Античность. Но это не означало, что гостям были обеспечены безупречные, лишенные каких бы то ни было проблем удобства. В путеводителях того времени много писали об угрозе клопов и комаров и целесообразности больших москитных сеток.

В самый разгар радостного марафонского исступления на горизонте уже можно было заметить маленькие черные тучки. Еще с этапа планирования афинских Игр их финансовые последствия вызывали глубокую озабоченность премьер-министра Харилаоса Трикуписа, который подобно Кассандре призывал к фискальной осмотрительности, а в 1893 г. шокировал парламент, объявив, что страна обанкротилась.

Тем не менее Игры состоялись – в основном благодаря персональному влиянию их главного энтузиаста, одержимого идеей нравственной и духовной пользы спорта француза Пьера де Кубертена, к которому прислушивался королевский дом Греции. Однако прежде чем оставить должность премьер-министра, Трикупис предупредил, что государству не следует оплачивать расходы, связанные с проведением Игр. 11 апреля, на следующий день после волнующих марафонских событий, пришло известие, что пожилой политик скончался на юге Франции.

Несмотря на все то уважение, которым он пользовался, эта новость лишь немного омрачила оставшуюся часть Игр, которые благополучно завершились 15 апреля. Король Георг раздал награды: каждый победитель получил серебряную медаль[184] и оливковую ветвь из древней Олимпии. Прошел Парад победы, во главе которого шел Спиридон Луис в складчатой белой юбке – фустанелле, – которая считается теперь греческим национальным костюмом. Перед этим состоялось более интимное празднование, организованный королем роскошный пикник на 250 человек, прошедший 12 апреля близ монастыря Дафни. Подавали камбалу и говядину; монарх произнес по-французски и по-гречески речь, в которой восхвалял Игры, которые должны были стать вехой в истории молодого королевства и чрезвычайно сильно укрепить его международный авторитет: «Я уверен, что иностранные чемпионы, покинув Грецию, расскажут о прогрессе нашей страны и той огромной работе, которая была проделана за сравнительно короткое время, чтобы обеспечить успех Игр». В заключение король Георг сказал, что Афины заслужили право быть достойным местом проведения не только одной современной Олимпиады, но и всех будущих реконструкций Игр: «Греция имеет все основания надеяться, что иностранцы, почтившие ее своим присутствием, выберут нашу страну в качестве стабильного и постоянного места проведения Олимпийских игр».

Особенно любезно августейшие организаторы пикника обращались с американскими гостями, приехавшими из Принстонского университета и Бостонской атлетической ассоциации, клуба, в котором задавали тон спортсмены из Гарварда. Пару дней спустя те ответили взаимной любезностью в письме к наследному принцу Константину, в котором было высказано мнение, что, учитывая «доказанную способность Греции обеспечивать умелое проведение Игр», теперь стало ясно, что «Игры ни в коем случае не следует перемещать с их родины». На это письмо и выраженное в нем мнение сразу же обратила внимание лондонская Times, балканский корреспондент которой, ирландец Джеймс Дэвид Баучер, активно работал над укреплением собственных связей и влияния на дела Юго-Восточной Европы. Баучер прислал в газету множество сообщений об Олимпийских играх, и все они подчеркивали роль, которую сыграли в успешном проведении столь великолепных состязаний в сравнительно небольшой европейской столице как королевская семья Греции, так и греческая диаспора. Например, в одном из своих отчетов он довольно откровенно рассказывал о финансовых проблемах и участии меценатов. В его тексте проявляются тайные знания и собственные амбиции человека, обладающего весьма конфиденциальной информацией:

…Однако считалось, что достойное проведение такого праздника в Афинах невозможно без восстановления древнего стадиона, а средства, собранные по подписке, были совершенно недостаточными для такого дела. Значительная тревога царила до тех пор, пока из Александрии не была получена телеграмма, извещающая, что г-н Аверофф, состоятельный грек из этого города, готов покрыть стоимость этого гигантского предприятия. С этого момента все опасения касательно путей и способов изыскания средств были отброшены.

Хотя это облегчило решение финансовых проблем, некоторые организационные трудности по-прежнему оставались – и в их устранении, как старательно подчеркивал Баучер, жизненно важную роль сыграли принцы королевского дома. Баучер, родившийся в 1850 г. в англо-ирландской семье, хорошо умел льстить, и его высокопоставленные греческие друзья ценили ту рекламу, которую он им создавал. К тому времени его поздно начавшаяся карьера журналиста уже позволила ему посетить некоторые необычные места и завязать некоторые удивительные знакомства. Около 1890 г. он оставил должность преподавателя в Итонском колледже и приехал на Балканы, где быстро выучил языки Греции и Болгарии. Он публиковал поразительные отчеты о совершенных при лунном свете конных поездках через горы Крита в компании отважных повстанцев. Одним из самых близких его контактов на Крите был пламенный революционер-интеллигент Элефтериос Венизелос. То обстоятельство, что Баучер был знаком и с Венизелосом, и с греческой королевской семьей, впоследствии оказалось значительным фактором в истории Балкан.

Несмотря на всю приятность момента, у энтузиазма зрителей марафонского забега обнаружилась и неприятная сторона. Всего через несколько месяцев Греция демонстрировала способность переоценивать свои силы и ошибаться в расчетах. Призывы к войнам и расширению королевства исходили не от злокозненных политиков или циничного монарха, а от простых граждан и военных. Так называемое «Национальное общество» вело агитацию за военные авантюры. Его поддерживали молодые