разобрали по домам. Вместе с тем американские командиры нередко упоминали о фанатизме гитлеровской молодежи как об одном из главных препятствий для операций по зачистке. На важном железнодорожном узле в Хамме 9-я армия США наткнулась на целое «осиное гнездо» частей фольксштурма. У деревни Обердорф в районе Аален молодой лейтенант СС приказал своим засевшим в окопах четырнадцати– и шестнадцатилетним солдатам сдерживать танки «Шерман». В подобных небольших схватках подростки изумляли своих победителей способностью держаться под смертоносным огнем. Какое-то время они могли вести себя в бою совсем как взрослые, и даже больше того, но, попав в плен, снова поражали американцев, на глазах превращаясь в совершенно измученных, трясущихся, истекающих кровью и истерически рыдающих детей [17].

Когда американцы вошли в Ганновер, Элла Клингбейл выбежала посмотреть на них, хотя мать предупредила ее, что среди них могут быть черные солдаты. Элла была в восторге. У американцев была новенькая униформа и сытые, бесстрастные лица. Они не маршировали, не пели, не кричали «ура» и не бросали цветы. Вместо этого они ездили повсюду, вооруженные до зубов, по десять человек в грузовике. Они были совершенно не похожи на полчища немецких дезертиров, наводнивших те же дороги несколько часов назад. Руди Бриль, наблюдавший 20 марта за тем, как огромные танки и мотопехота мчатся по дороге между Кляйноттвейлером и Альтштадтом, ловко огибая рвы, которые они с товарищами копали последние полгода, испытывал то же чувство, что и Элла, – чувство трепета перед огромной и подавляющей силой. 10 апреля в Эссене местные жители даже приветствовали появление танков. Многие фольксштурмисты потихоньку выбросили свои нарукавные повязки и смехотворное снаряжение и разошлись по домам [18].

Но некоторые батальоны гитлерюгенда под руководством младших офицеров пока не собирались сдаваться. В попытке уйти на восток и оказаться вне досягаемости американцев, они устремлялись в леса и холмы. Когда подразделение Юргена Хайтмана вышло на полевые учения, американские танки обстреляли их лагерь в Либерштайне, к северу от Фульды. Увидев это, 70 мальчишек бросились бежать через поля вместе с оружием, которое имели при себе, и к полудню следующего дня добрались до лагеря Имперской службы труда. Там им дали еды и конфет, а потом местные жители сказали, что к деревне подходят танки, и им нужно двигаться дальше. Убегая, они увидели, что над домами уже развеваются белые флаги капитуляции. В Лавесуме зарождающийся роман Хайнца Мюллера с дочерью фермера был грубо прерван 28 марта, когда он узнал, что американцы достигли Хальтерна. Когда 360 рурских парней вышли из лагеря, предвкушая возможность наконец отомстить за бомбардировки своих городов, бегущие навстречу солдаты посоветовали им выбросить тяжелые противотанковые «панцерфаусты», поскольку они все равно бесполезны против установленных на танках сеток. Но пятнадцати– и шестнадцатилетние мальчишки проигнорировали этот здравый совет и, нагруженные тяжелыми винтовками и гранатами, прошли в ту ночь еще 48 км [19].

Если рота Юргена разделилась на небольшие отряды, чтобы пройти незамеченной через Тюрингенский лес, то рота Хайнца Мюллера пересекала Тевтобургский лес сообща. Но постепенно их становилось все меньше – деревенские мальчишки из Мюнстерленда один за другим покидали их, когда рота проходила мимо их родных ферм, предоставляя стильным городским любителям джаза двигаться дальше самим. Подгоняя их вперед угрозами ужасных пыток, которые ждали их в плену, и обещанием восхитительного горохового супа, ожидающего их по ту сторону моста, унтер-офицеры переправили их через реку Везер. Слишком уставшие, чтобы думать о гороховом супе и вообще о еде, они заснули на лугу, окруженные беженцами и пестрой толпой отставших от разных армейских частей солдат, согнанных под дулом пистолета удерживать реку. Только 80 мальчиков – всего четверть тех, кто выступил в путь шесть дней назад, – добрались до этого места. В среду, 4 апреля, когда они выбирались из канав по дороге на Штадтхаген после того, как их колонну обстрелял самолет, Хайнц заметил ехавшую на велосипеде знакомую девушку из Дуйсбурга. Она рассказала ему, что его мать эвакуировали в соседнюю деревню Нинштедт. Хайнц получил у своего командира трехчасовой отпуск и одолжил велосипед, чтобы доехать туда. Все соседи высыпали на улицу, чтобы поглазеть на его стоптанные сапоги, рваную одежду и грязное, измученное лицо. Они наперебой старались накормить его, а затем в 4 часа 15 минут дня его мать настояла, чтобы он лег в постель и посвятил последний час своего отпуска сну. Пока Хайнц спал, мать сожгла его униформу Службы труда, набрала у соседей гражданской одежды и убедила пожилого майора, возглавлявшего местную оборону, подписать для него бумаги об освобождении от службы. Хайнц был так вымотан, что проснулся только через два с половиной дня.

Тем же утром, когда Хайнц отправился в Нинштедт, отряд Юргена прошел мимо совершающей форсированный марш колонны узников концлагерей. Немного раньше, заметив тела в канавах, он догадался, что эсэсовцы расстреливают отстающих, а когда они поравнялись с колонной, у него на глазах они убили еще одного заключенного. Группа Юргена упорно шла в Тюрингию еще десять дней, стараясь держаться вдоль реки Верра. Они добывали провизию в лагерях вермахта и у проходивших мимо армейских частей, ночевали на фермах, на полу сельских школ и в лесу. Наконец по шуму американских грузовиков, мчавшихся по ближайшей шоссейной дороге, поняли, что окружены. Они не стали выходить из леса. Майор с рыцарским крестом на шее приступил к организации обороны, чтобы дать врагам последний бой, но непосредственный командир Юргена приказал мальчикам вместо этого закопать в лесу свое оружие и часть униформы. В 9 часов утра 16 апреля он освободил их от военной присяги и отпустил добираться по домам, кто как сможет.

Тем временем на территории между Восточным и Западным фронтами сохранялось странное подобие нормальной жизни. Одиннадцатилетняя Анна Матильда Момбауэр, пытаясь угодить своей раздражительной немолодой учительнице, написала сочинение о приходе весны. В этом уголке Брауншвейга было легко забыть о том, что где-то идет война, – вокруг царил покой, а в тени холма девочка наткнулась на первоцветы и подснежники.

На плоской вересковой Люнебургской пустоши Агнес Зайдель отпраздновала 9 марта первую годовщину эвакуации своего класса из Гамбурга. Дети принесли ей цветы. Через десять дней она играла с ними в кошки-мышки в большом сарае. Ее сын Клаус, получивший шпоры за службу на зенитной батарее в городском парке Гамбурга в 1943 г., присылал ей из Штеттина, где проходил свой первый срок службы в регулярной армии, довольно мрачные письма, рассказывая о грязи и плохой еде в окопах. В ночь на 26 марта Агнес заснула в слезах, но это были скорее слезы ностальгии и меланхолии: