— Благодарю и вас, ваше величество, — церемонноответил Ургит. — Удачи и вам — всем вам.

Он направился было к лошади, но на полпути остановился,возвратился и молча стиснул в объятиях Шелка.

— Ну что ж, девочка, — сказал он, обращаясь кПрале, — пора.

— До свидания, Сенедра, — простилась Прала, садясьв седло. — Спасибо тебе, спасибо за все.

И двое всадников поскакали на север. Шелк вздохнул и грустнопроизнес:

— Мне кажется, судьба отнимает его у меня навеки.

— В лице маллорейцев? — спросил Дарник. — Тыдумаешь, они его…

— Нет, эта девчонка! Вы же видели, с каким выражениемна лице она уезжала. Нет, эта поганка непременно женит его на себе!

— По-моему, это очень мило, — хихикнула Сенедра.

— Мило? Отвратительно! — Драсниецогляделся. — Если мы собираемся обогнуть озеро с юга, то нам надопоторапливаться.

Всадники галопом поскакали по южному берегу озера в потокахяркого утреннего света и вскоре уже были в нескольких лигах от того места, гдеУргит и Прала столь внезапно покинули их. И тут Шелк, вновь скакавший впереди,возвратился к друзьям и безмолвно поманил их, жестами призывая к осторожности.

— Что стряслось? — спросил Белгарат.

— Впереди еще что-то горит, — доложил маленькийчеловечек. — Я не осмелился подъехать близко, но похоже, это какой-тохутор.

— Надо посмотреть, — сказал Дарник, обращаясь кТофу, и они вдвоем поскакали по направлению к тому месту, откуда поднималиськлубы дыма.

— До чего хочется знать, как дела у Ургита! —вздохнул Шелк.

— Ты и впрямь к нему привязался? — спросилаБархотка.

— К Ургиту? Да, на самом деле. Ведь мы так во многом сним схожи. — И, косо взглянув на девушку, прибавил: — Полагаю, тыподробно опишешь все это в своем отчете Дротику?

— Естественно.

— Знаешь, мне бы этого очень не хотелось.

— Но почему, с какой стати?

— Я… я не вполне отчетливо это понимаю. Но скорее всегопросто не хочу дать драснийской разведке повод использовать мои личныеотношения с королем Хтол-Мургоса в своих целях. Я бы предпочел, чтобы этооставалось моей тайной.

Солнце уже закатилось, а воды озера стали таинственно серебристыми,когда возвратились помрачневшие Дарник и Тоф.

— Это был мургский хутор, — сказал Дарник. —Там побывали маллорейцы. Вряд ли регулярные части — скорее всего простокакие-то дезертиры. Они ограбили и подожгли хутор, а регулярные войска такобычно не поступают: офицеры не позволяют солдатам бесчинствовать. Дом сгорелдотла, но амбар почти не тронут огнем.

— А сможет он послужить нам местом для ночлега? —поинтересовался Гарион.

Дарник, поколебавшись, не вполне решительно ответил:

— Почти вся крыша в сохранности.

— Что-то не так? — почуял неладное Белгарат.

Дарник поманил Гариона и Белгарата, и они втроем отошли всторону — так, чтобы остальные не слышали их разговора.

— Что случилось, Дарник? — спросил Белгарат.

— В амбаре вполне можно заночевать, — тихо сказалкузнец, — но другое худо: эти маллорейские изверги истребили всех хуторян.И не просто истребили, а посадили на кол. Негоже дамам такое видеть. Слишкомнеприятное зрелище.

— А можно ли быстренько убрать куда-нибудьтрупы? — спросил старик.

— Я погляжу, что можно сделать, — вздохнулДарник. — Почему, скажите, люди так зверствуют?

— Причиной всему вульгарное невежество. Человекневежественный прибегает к жестокости, дабы восполнить скудость воображения.Поезжай с ними, Гарион. Им понадобится помощь. Когда все закончите, дайте намзнак — помашите факелом.

Сгущающаяся темнота на сей раз сослужила хорошую службу —Гарион не различал лиц казненных. Часть крытой дерном кровли все еще дымящегосядома уцелела, туда и сложили трупы. Потом Гарион, прихватив факел, отошел отдома и просигналил Белгарату. В амбаре было очень сухо, и огонь, который развелДарник на тщательно очищенном от сена каменном полу, вскоре согрел усталыхпутников.

— Как тут приятно, — промурлыкала с улыбкойСенедра, озираясь и любуясь тенями, исполняющими на стенах и потолкепричудливый танец. Она уютно устроилась на охапке ароматного свежего сена,поджав ноги. — Из этого выйдет прелестная постель. Вот бы каждый вечер нампопадался такой амбар!

Гарион молча отошел к двери и выглянул наружу, предпочтя неотвечать жене.

Он сам вырос на ферме вроде этой, и теперь его захлестнуливоспоминания о том, как мародеры налетели на ферму Фалдора, как жгли все подряди убивали, и в сердце его закипала ярость. Он представлял себе, что те лица,которые ему не удалось разглядеть в сумерках, поспешно пряча трупы, — этолица друзей его детства. И Гарион содрогнулся всем телом. Да, эти мертвецы —мурги, но ведь они всего-навсего простые земледельцы, а значит, ему родня. Ижестокость по отношению к ним стала восприниматься вдруг как глубокое личноеоскорбление. В мозгу Гариона зароились черные думы.

Утро выдалось дождливое — мелкая изморось окутывалаокрестности сероватой дымкой и мешала видеть. Они выехали из полуразрушенногохутора, вновь облаченные в зеленые одеяния работорговцев, и устремились насевер по западному берегу озера.

Гарион ехал молча, и мысли его были столь же мрачны, как исвинцовые воды озера. Ярость, обуревавшая его накануне, постепенно уступиламесто ледяной решимости. Да, его учили, что справедливость — это всего-навсегоабстракция, но он твердо знал: случись маллорейским дезертирам, виновным взверствах на хуторе, попасться ему на пути, абстракция обернется вполнеконкретным возмездием. Он знал, Белгарат и Полгара не одобрят того, что у негона уме, поэтому ехал молча, лелея в глубине сердца мечту о возмездии, если ужне о торжестве справедливости.

Когда они достигли дороги, протянувшейся с севера наюго-восток по берегу озера в направлении Рэк-Хтаки, увидели бредущие почавкающей грязи толпы насмерть перепуганных поселян, одетых в лохмотья инагруженных узлами, в которых, как сразу стало ясно, было увязано все, что имудалось спасти.

— Думаю, нам лучше ехать по обочине, — сказал Белгарат, —иначе мы только потеряем время, ворочаясь в этой каше.