– Спускайся.

Вяземайт отшатнулся:

– Придон! А ты?

– Главное – меч, – ответил Придон. –Доставь в сохранности. Но только, умоляю, ни в коем случае не обнажай! Ониспепелит каждого, кто не… словом, Вяземайт, прошу тебя, поверь мне. Я не хочутебя терять.

– А ты? – повторил Вяземайт. – Мы так недоговаривались!

– А я и не собирался, – огрызнулся Придон. –Но сейчас я чувствую…

Вяземайт вздохнул, договорил с горькой иронией:

– …что не могу уйти, не посмотрев в ее ясные глаза и несорвать поцелуй с алых губ. Ладно, я все понял, спорить и убеждать бесполезно.

Он взялся за ножны, едва не уронил. К счастью, Придон невыпустил из рук. Вяземайт напрягся, лицо побагровело, а мышцы вздулись изастыли, окаменев.

– Нет, – выдохнул он наконец. – Нет, Придон…Он признает только тебя. Я не смогу его нести. Придется тебе отказаться отсвоей дури. Пойдем быстрее, летние ночи коротки.

– Нет, – сказал Придон. Его трясло, сердцевзламывало грудь, губы прыгали. – Это… сильнее меня, Вяземайт!

– Придон, не дури!

Горячая, как расплавленный металл, кровь ударила в голову.Вяземайт почти скрылся за красноватой дымкой, Придон прохрипел:

– Уходи!.. Возвращайся. Я… должен, должен ее увидеть!

Он бросил конец веревки вниз, ее заструило в темноту, какбегущий сквозь пальцы песок. Вяземайт колебался, Придон толкнул его в плечо.Тот поневоле ухватился за веревку, чтобы не упасть, Придон быстро началопускать его к далекой темной земле.

Натяжение исчезло, Придон швырнул веревку вниз, надеясь, чтоВяземайт догадается взять ее с собой, и никто не поймет, кто украл меч и какушел.

* * *

Сердце трепетало, он задыхался от сладостного волнения.Совсем недавно и в то же время так мучительно давно он проходил здесь, нет,проезжал в седле, поглядывая свысока на разодетых, как кичливые петухи,горожан. Светило жаркое артанское солнце, он чувствовал жгучие лучи, ни от когоне прятался, и с каждым его приездом на него смотрели все с большим почтением истрахом.

Сейчас пробирается, как вор, ночью, но все так же, как итогда, мечтает проникнуть в ее опочивальню, увидеть ее, единственную инеповторимую, вдохнуть воздух, которым она дышит, увидеть вещи, которые ласкаетвзором, припасть к полу и со слезами счастья поцеловать звериные шкуры, покоторым она ходит.

Впереди послышался ровный топот множества ног. Он затаился втени, из-за поворота вышла группа вооруженных до зубов и закованных в доспехивоинов. Впереди шагал сотник, короткий плащ красиво ниспадает с плеч, на шлемеподрагивает при каждом шаге пучок длинных перьев.

Ничего не изменилось, подумал Придон хмуро. Разве чтостражи, кроме копий, носят и мечи, а кроме кольчуг, на них еще и панцири,однако топают и грохочут все так же, предупреждая ворье, чтобы затаилось навремя, пока пройдут…

Они еще не скрылись из виду, как он вышел из тени и пошелдальше, уверенный, что никто не оглянется. Луна мертвенно сияла в небе, какначищенный щит, но тени, что отбрасывали дворцы и башни, казались входами впреисподнюю.

Весть о нападении людей Гарпага на храм уже добралась сюда,на взмыленных конях появлялись всадники, быстро-быстро взбегали по ступенькам.Стражи на воротах их явно знают в лицо, пропускают по одному слову, котороеПридон, как ни напрягал слух, не расслышал. Пришлось затаиваться,прокрадываться, перелезать через стены, изгороди из кустов роз, подниматься поотвесной стене, цепляясь за высеченные из камня фигуры.

На третьем этаже он сумел выломать железную решетку вдовольно широком окне, кое-как втиснулся. К счастью, решетку удалось приставитьна место так умело, что с первого взгляда никто не догадается о вторжении.

И снова сердце стучало не в страхе, а в сладкой тревоге,везде видел ее призрачный силуэт, везде ощущал ее запах, ее присутствие. Наглаза наворачивались слезы, он бесился в злобе на людей, что могут ее видетьежедневно, что видят ее ежедневно и не умирают от счастья, не понимают, какоеэто счастье: видеть ее, молиться ей, благоговеть перед нею.

В ее комнате горели вделанные в стену два светильника,единственные из увиденных, которые мастера сделали не в виде драконьих голов сраспахнутыми пастями, а в форме распустившихся цветов, где соцветием служилижелтые огоньки.

Он шел и шел через опочивальню, так он шел однажды черезгоры Родопы, когда под ним убили коня, а он, раненый и с пересохшим ртом, двигалсячерез каменистую насыпь, в голове мутилось от жажды и потери крови, горыраскачивались, стремительно придвигались так, что он отшатывался, так же быстроотпрыгивали, и он снова брел, одинокий и беспомощный.

Сейчас со стен на него смотрят диковинные звери и странныецветы, он идет через волны ароматов, дивных запахов. В глаза сказочных зверейвставлены драгоценные камни, и ему казалось, что все провожают его удивленнымии встревоженными взглядами.

Он обходил столы, где распахнутые шкатулки, полные сокровищ,на другом столе в беспорядке золотые браслеты, всевозможные кольца, заколки дляволос, черепаховые гребни, веточки окаменевших цветов, дивные перья жар-птицы,белые витые рога единорогов. Потом таких столов оказалось еще с десяток, преждечем увидел в глубине зала массивное ложе на четырех резных ножках. Там онразличил в полумраке на подставках массивные зеркала в полный рост взрослогочеловека. Единственный светильник в золотой чаше дает ровный несильный свет, ноперед ним торчком специальная лопаточка из слоновой кости заслоняет от светаложе.

Ее ложе под стеной, занавески скрывают внутренности со всехчетырех сторон. Даже сверху натянут цветной полог, создавая свой мирок,отгораживая от остального, грубого и неуютного, ибо весь мир, где еенет, – грубый и неуютный.

Придон подошел на цыпочки, застыл. Вблизи занавески сталиполупрозрачными, он видел как сквозь облако спящую женскую фигурку, подогнутыепочти к подбородку колени, кулачок под щекой, рассмотрел бледное лицо сширокими полукругами черных ресниц, яркие алые губы…

Дрожащая рука приоткрыла занавеску, Придон удивилсясобственной дерзости, сделал шаг. Ноздри жадно затрепетали, уловив дорогойаромат: теплое дыхание Итании наполняет мирок ее ложа. Придон дрожал, сердцераскачивало, как молодое деревцо в бурю, перед глазами мир пошатнулся, колениподогнулись, он едва успел сесть на край ложа.

Длинные ресницы слегка дрогнули, губы слегка раздвинулись вгрустной улыбке. Бледное лицо казалось грустным, он едва не вскричал в страшномволнении, что весь мир только и существует, чтобы она смотрела на него иблагосклонно попирала ножкой, никто и ничто не смеет ее огорчить, обидеть,омрачить взор.

Длинные пышные волосы разметались по белоснежной подушке.Она спала в рубашке, распахнутой на груди, Придон увидел высунувшуюся из-подлегкого одеяла розовую ступню с пухлыми пальчиками, почти круглыми, вздутыми,похожими на нераскрывшиеся бутоны. Ему захотелось упасть на колени и припастьгубами к этим детским розовым пальчикам.