– Мне медаль не полагается? – усмехнулась она, плеснувв стаканы еще на два пальца. – За стойкое поведение под пытками? Серьезно,я с самого начала принялась отчаянно визжать, что ничего не знаю, они, похоже,шума не хотели, вот и принялись за супруга. Прижгли, гады, до сих пор болит… –Она коснулась пальцами левой груди. – Хоть и смазали чем-то импортным.

Мазур выпил свое виски, как лекарство, досадливо поморщилсяи налил себе еще. Идти никуда не хотелось – куда и зачем?

– Я пойду быстренько душ приму, – сказала Ирина,вставая. – Мне тут халат раздобыли, как раз собралась мыться, тут тыпришел… Что поглядываешь? Не рыдаю? Сама понимаю, что следовало бы, но что-тозамкнуло намертво и такая блокировка встала, что наружу ни единой слезинки нелезет…

– Это бывает, – сказал Мазур глухо. – Я пошел?

– Посиди, если не спешишь. Есть к тебе пара вопросов…

Она ушла, а Мазур уселся на подоконник, тупо таращился напокрытую множеством палых листьев улицу Стояла тишина, как обычно. Не хотелосьверить, что он сам загнал себя в некий жизненный тупик – в дополнение ко всемупережитому Понемногу стемнело совсем, на столе горела лампа, а Мазур так исидел в темноте, сгорбившись.

Вернулась Ирина, села в кресло, небрежно запахнув халат.Полы тут же соскользнули с колен. Мазур смотрел на ее высоко открытые ноги, налицо, из-за глубокой тени казавшееся совсем молодым. Ощущение было жутковатое:временами столь остро и пронзительно мерещилось, будто перед ним сидит Ольга,новая, чуть повзрослевшая, набравшаяся печального и, в общем-то, не особенно инужного жизненного опыта, что нехороший холодок подступал к затылку.

Ирина медленно вытянула руку, взяла налитый на четвертьстакан, поднесла к губам. Во впадинке под макушкой, куда так надежно бываетвсаживать пулю, у Мазура торчал кусочек льда.

Она выпила до дна, отставила стакан и тихо спросила:

– Во что ты втравил Ольгу? Она что, тоже имела отношение кчему-то… такому?

Он тяжко вздохнул:

– Ни к чему она не имела отношения. И ни во что я ее невпутывал. Жизнь впутала. Судьба…

– Бог ты мой, – сказала Ирина еще тише. – Дочкуубили, муж – тряпка, зять – непонятно кто. Какие, к черту, флотские инженеры изасекреченные агрегаты, у всех тут – глаза убийц, даже у Лымаря. То-то у тебяорденских планок до пупа. А когда этот ваш Кацуба дружески улыбается, по спинеморозом продирает… Кирилл, ты кто такой? Рэмбо какой-нибудь?

– Да я сам не знаю, кто я, – сказал Мазур, вздохнув.

– Ну, а как мне дальше жить, не посоветуешь? – Онавскочила, взметнулись полы распахнувшегося халата, встала вплотную к Мазуру –Жить-то как, господи? Мало мне десяти лет перестройки, еще и влипла непонятново что…

Мазур поднял руки и обнял ее столь спокойно и непринужденно,словно телом управлял кто-то посторонний. Прижал к себе, ладонью вмигразделавшись с пояском халата, кое-как обмотанным вокруг талии. Ирина почти несопротивлялась, опрокидываясь на постель. Мазур взял ее почти сразу же,охваченный паническим желанием избавиться от ледяного комка под самой макушкой,и женщина покорно раскинулась под ним в косой полосе лунного света, падавшейпоперек комнаты, но тут же переплела руки на его шее, прижимая к себе и отвечаятак, что он охнул от удовольствия, позабыв о ледышке. Вот только жутковатыйхолодок во всем теле упорно не проходил – под ним ритмично колыхалосьнезнакомое тело и манера любить была совершенно другой, но стоило отстраниться,бросить беглый взгляд, и он наяву видел лицо Ольги со знакомым изгибомполуоткрытого рта, знакомой гримасой отрешенного наслаждения, снова и сновавходил в нее в приступе чего-то, не имеющего названия, испытывал на все лады –в попытках то обрести прежнюю Ольгу, то окончательно убедиться, что это не она,что прежняя ушла безвозвратно. Лунный свет давно сполз с них, словно ожившеепокрывало, а они не могли остановиться, потому что это означало возвращение вреальность.

И все же настал момент, когда пришлось вынырнуть из забытьяв лунную прохладу. Они долго валялись на смятых простынях, прижавшись друг кдругу без всякого раскаяния – был, правда, момент, когда Ирина попыталасьплакать, но вряд ли от раскаяния, да и не получилось ничего, кроме глубокогоотпечатка зубов на плече у Мазура. Он лежал, держа руку на бедре расслабленнопривалившейся к нему женщины, и философски думал, что тоска, как ни крути,лечится самыми примитивными лекарствами – право слово, становится легче…

– Бог ты мой, ну и натворили… – прошептала Ирина ему вухо. – Это как же называется – снохачество?

– Да нет, снохачество – это совсем другое, – сказалМазур, подумав. – По-моему, это сексом просто-напросто и называется…

– Дрянь я, а?

– С чего бы? – удивился он искренне. – Извращенцымы, что ли? Или кровная родня?

– Зато скоты все же изрядные…

– Брось, – сказал Мазур. – Жизнь иногда такиевензеля заплетает… Полегче стало, а? Вот видишь…

– И все же мы скоты, – шепнула она. И с типично женскойлогикой добавила: – Ну почему я тебя тогда не встретила? Ведь могла? –Самое смешное, что вполне могла, – сказал Мазур. – Ты когда замужвыскакивала? Ага, я как раз первым курсантским шевроном блистал и чванился втом же самом городишке… Может, мы даже на улице встречались. Ты на моряковтогда внимание обращала?

– Нет, – сказала Ирина. – Я тогда была преогромнаяинтеллектуалка с серьезными исканиями и невероятными духовными запросами. Анынешний благоверный сущим Эйнштейном казался, тогда еще мода на физиков непрошла, хотя и подтаивала уже… Можно идиотскую вещь сказать?

– Валяй.

– Возьми замуж, а?

– Ты же вроде бы некоторым образом…

По движению прижавшихся к его щеке губ Мазур понял, что онаусмехнулась:

– Мы же в двадцатом веке живем, да вдобавок при его почтичто издыхании… Правда, Кирилл, возьми замуж? Мне, как любой бабе, за каменнуюстену охота. Оба мы… перегоревшие, может, и получится более-менее удачно. Я,конечно, понимаю, что – жуткая стерва, такое сейчас предлагать, только во мнеглупого бабьего еще больше, чем казалось…

Признаться, Мазура такое предложение чуточку ошарашило, и онпонял, что угодил в недурственный капканчик: отвергать ее сейчас – изряднейшеескотство. Когда на могилке еще не осела земля, да и могилка та появилась вкакой-то степени по его вине. Вот и получится своеобразное искупление грехов…впрочем, не в нем одном дело. Почему бы и нет? Может, как раз и удастсяустроить то, что осталось от личной жизни, с третьей, самой нежданной попытки?

Ирина подняла голову, не отнимая щеки от его груди, глянулав глаза. Лунного света было достаточно, чтобы Мазур видел ее лицо, полноепечали и надежды:

– Правда, Кирилл? Не сопляки…

– Ох, Иришка… – сказал он, совершенно запутавшись в мыслях ичувствах. – Мне еще так не…