Хозяин гостиницы со шляпой в руке стоялпосреди двора перед курьером и клял себя на чем свет стоит, твердя, что он вотчаянии, что он готов провалиться сквозь землю, что он жалкая, несчастнаяскотина, что у него чурбан на плечах вместо головы. Конечно же ему не следовалосоглашаться, но благородная дама так просила, так умоляла пустить ее в этукомнату всего на полчасика, пообедать, что он не мог устоять. Полчасика ужепрошло, дама и ее спутник допивают последний глоток кофе, доедают последнийкусочек десерта, счет оплачен, лошади поданы, они сейчас же уедут; кабы не егозлосчастная судьба, они бы уже и уехали, да вот, видно, небо решило наказатьего за грехи.

Нельзя описать гнев мистера Доррита, когда этиизвинения достигли его слуха. Он словно увидел руку убийцы, нанесшую удардостоинству семьи. Мистер Доррит отличался крайней чувствительностью в вопросахсемейного достоинства. Малейшее посягновение подобного рода, совершеннонезаметное со стороны, не могло от него укрыться. Его жизнь обратилась всплошную пытку под множеством тончайших скальпелей, рассекавших его достоинствокаждый час, каждое мгновенье.

— Я не ослышался, сэр? — спросил мистерДоррит, угрожающе побагровев. — Вы в самом деле — кха — осмелились предоставитьодну из моих комнат в распоряжение посторонних лиц?

Тысяча извинений! Хозяин сам себе не можетпростить, что уступил настояниям благородной дамы. Он умоляет монсеньера негневаться. Он просит монсеньера о снисхождении. Если монсеньер любезнособлаговолит ровно на пять минут расположиться в другом специально отведенномему салоне, все уладится.

— Нет, сэр, — вскричал мистер Доррит. — Ни вкаком салоне я располагаться не буду. Я тотчас же покину ваш дом, не стану ниесть, ни пить, не переступлю даже порога. Как вы могли позволить себе подобнуюдерзость? Кто я, по-вашему, что вы — кха — делаете разницу между мной и другимипутешественниками?

Боже правый! Да хозяин весь мир готов призватьв свидетели, что монсеньер — самый знатный из всех путешественников, самыйвыдающийся, самый уважаемый, самый почтенный. Если он и делает какую-либоразницу между монсеньером и остальными, то лишь в том смысле, что монсеньерлучше всех, добрее всех, благородней всех, именитей всех!

— Пустые слова, сэр! — запальчиво возразилмистер Доррит. — Вы оскорбили меня! Вы мне выказали неуважение! Как вы смели?Извольте объяснить!

Увы, что тут объяснять, когда и без того всеясно! Хозяину лишь остается молить о прощении, полагаясь на всем известноевеликодушие монсеньера!

— Я вам повторяю, сэр, — настаивал мистерДоррит, задыхаясь от ярости, — вы делаете разницу между мною и другими людьмисо средствами и с положением; вы поступили со мной так, как с джентльменами непоступают. Спрашивается, почему? Я желаю знать, по какому праву, на какомосновании? Отвечайте, сэр. Объяснитесь. Назовите причину.

Хозяин смиренно просит позволения заметитьгосподину курьеру, что монсеньер, всегда такой снисходительный, гневается понапрасну.Никакой причины нет. Господин курьер не откажется убедить монсеньера, чтомонсеньер ошибается, полагая, будто есть еще какие-то причины, кроме тех,которые его покорнейший слуга уже имел честь ему изложить. Благородная дама…

— Молчать! — крикнул мистер Доррит. — Ни словабольше. Знать не хочу никакой благородной дамы! И вас самого тоже знать нехочу! Вот перед вами семейство — мое семейство, — которое благородней всехваших дам. Вы отнеслись к этому семейству без должного почтения. Вы оскорбилиего. Я вас в порошок сотру! Эй! Пусть подают лошадей, выносят вещи! Ноги моейбольше не будет в доме этого человека.

Никто не вмешивался в их спор: Эдвард Доррит,эсквайр, по недостаточному знанию французской разговорной речи, дамы из скромности.Но мисс Фанни под конец не утерпела и присоединила свой негодующий голос кголосу отца, объяснив на родном языке, что, без сомнения, за наглостью хозяиначто-то кроется; и очень важно тем или иным способом заставить его сказать, покакому праву он позволил себе отнестись к их семейству не так, как к другимбогатым семействам. Какие могли быть к тому причины, она понятия не имеет; нопричины были, и необходимо допытаться, в чем тут дело.

На шум спора сбежались со всего дворапроводники, погонщики мулов, просто зеваки, и вся эта толпа пришла в большоеволнение, когда курьер приказал выкатывать экипажи мистера Доррита. Нашлось неменьше десятка помощников на каждое колесо, с участием которых это и былоисполнено среди невообразимого гама; после чего, в ожидании лошадей с почтовойстанции, принялись грузить вещи.

Меж тем хозяин, обнаружив, что английскаяколяска благородной дамы уже запряжена и подана к крыльцу, успел сбегать наверхи рассказать о своей беде. На дворе догадались об этом, увидя, что онспускается с лестницы вместе с дамой и молодым человеком, ее спутником,взволнованно указывая им на мистера Доррита, который стоял в позе оскорбленноговеличия.

— Прошу извинить, — сказал молодой человек,оставив руку дамы и выходя вперед. — Я не мастер на слова и всякие тамобъяснения — но вот этой даме очень желательно, чтобы без скандала. Эта дама —моя родительница, собственно говоря, — велела мне передать ее просьбу, чтобыбез скандала.

Мистер Доррит, все еще задыхаясь под тяжестьюнанесенного ему оскорбления, поклонился молодому человеку и даме с весьмахолодным, решительным и непримиримым видом.

— Да нет, в самом деле — ну послушайте хотьвы, милейший! — Это относилось к Эдварду Дорриту, эсквайру, за которого молодойчеловек поспешил ухватиться, в надежде обрести в нем союзника. — Давайте,право, мы с вами вдвоем уладим это. Родительница очень хочет, чтобы безскандала.

Эдвард Доррит, эсквайр, будучи взят запуговицу и отведен в сторонку, придал своему лицу дипломатическое выражение иотвечал:

— Но согласитесь, если вы заранее наняликомнаты и знаете, что они ваши, вовсе не так приятно застать в них постороннихлюдей.

— Правильно, — сказал молодой человек. — Неспорю. Согласен. А все-таки давайте уладим это между собой без скандала. Толстяктут не виноват, это все моя родительница. Она женщина первый сорт, без всякихтам фиглей-миглей — да еще и хорошего воспитания — куда ему против нее. Она егомигом обвела вокруг пальца.

— Ну, если так… — начал Эдвард Доррит,эсквайр.

— Да уж поверьте, именно так. А стало быть, —сказал молодой человек, возвращаясь на исходную позицию, — к чему скандал?

— Эдмунд, — окликнула его с порога дама. —Надеюсь, ты постарался или стараешься объяснить этому джентльмену, что нашмилый хозяин не так уж виноват перед ним и его семейством.