— У меня к вам просьба. — Дойдя до последнеговагона, Рыбников остановился. — Я сейчас, пока никто не смотрит, подколёса нырну, а после, улучив момент, с насыпи — и в кусты. Нельзя мне подпроверку попадать. Так вы уж не выдавайте, а? Скажите, знать не знаю, кудаподевался. Ехали — не разговаривали, на что мне этот мужлан? А чемоданчик мой,что на полке, с собой прихватите, я за ним после в Москве к вам наведаюсь.Остоженка, вы сказали?

— Да, дом Бомзе.

Лидина оглянулась на важного петербургского начальника ижандармов, тоже двинувшихся в сторону состава.

— Выручите, спасёте? — Рыбников отступил в теньвагона.

— Конечно! — На личике Гликерии Романовныпоявилось решительное, даже отчаянное выражение — как давеча, когда онакинулась к стоп-крану. — Я знаю, кто ваши чертежи украл! Тот противныйсубъект, который на меня бросился! Вот он отчего так торопился-то! И мост оченьвозможно, что он взорвал!

— Как взорвал? — не поспевал за её словамиошалевший Рыбников. — С чего вы взяли? Как он мог взорвать?

— Откуда мне знать, я же не военный! омбу какую-нибудьиз окна бросил! Я вас обязательно выручу! И под вагон лазить незачем! —крикнула уже на бегу — так порывисто бросилась навстречу жандармам, чтоштабс-капитан хотел удержать, да не успел.

— Кто тут главный? Вы? — налетела Лидина наэлегантного господина с седыми висками. — У меня важное известие!

Тревожно прищурившись, Рыбников заглянул под вагон, нонырять туда было поздно — теперь в эту сторону было устремлено множество глаз.Штабс-капитан стиснул зубы, двинулся вслед за Лидиной.

А та держала седоватого за рукав летнего пальто и сневообразимой быстротой стрекотала:

— Я знаю, кто вам нужен! Тут был один человек, такойнеприятный брюнет, безвкусно одетый, с алмазным перстнем — камень огромный, нонечистой воды. Ужасно подозрительный! Очень в Москву торопился! Все-всеостались, и многие помогали людей из реки вынимать, а он подхватил свой саквояжи уехал! Хуже, чем просто уехал. Когда первая подвода со станции прибыла, за ранеными,он возницу подкупил. Дал ему деньги, много, и уехал. А раненого не взял!

— А ведь правда, — подхватил начальникпоезда. — Пассажир из второго вагона, шестое купе. Я видел, он мужикусотенную дал — за телегу-то! И укатил на станцию.

— Ах, да помолчите вы, я ещё не всё рассказала! —сердито отмахнулась от него Лидина. — Я слышала, как он у того крестьянинаспрашивал: «Паровоз маневровый на станции есть?» Это он и паровоз нанять хотел,чтоб поскорей сбежать! Я вам говорю — ужасно подозрительный!

Рыбников слушал насторожённо, ожидая, что сейчас она скажети про якобы украденный тубус, но Гликерия Романовна, умница, про этоподозрительнейшее обстоятельство умолчала, в очередной раз удививштабс-капитана.

— Интере-есный пассажир, — протянул господин сседыми висками и энергичным жестом подозвал жандармского офицера. —Поручик! Пошлите на ту сторону. Там, в инспекторском вагоне мой слуга-китаец,вы его знаете. Пусть б-бегом сюда. Я буду на станции.

И быстро зашагал вдоль поезда.

— А что с курьерским, господин Фандорин? — крикнулему вслед поручик.

— Отправляйте! — бросил заика, не останавливаясь.

Тёршийся неподалёку дядька с простоватой физиономией ивислыми усами щёлкнул пальцами — к нему подлетели двое неприметных людишек, ивсе трое о чем-то зашептались.

Гликерия Романовна вернулась к Рыбникову победительницей:

— Ну, видите, всё устроилось. Нечего вам, как зайцу, покустам бегать. А чертёж ваш найдётся.

Но штабс-капитан смотрел не на неё, а в спину человеку,которого поручик назвал «Фандориным». Желтоватое лицо Василия Александровичабыло похоже на застывшую маску, в кошачьих глазах мерцали странные блики.

Распрощались по-дружески и, конечно, не навсегда — Рыбниковпообещал, как обустроится, непременно навестить.

— Да уж пожалуйста, — строго сказала Лидина,пожимая ему руку. — Я буду волноваться из-за вашего тубуса.

Штабс-капитан уверил её, что теперь как-нибудь выкрутится, ирасстался с очаровательной дамой, испытывая смешанное чувство сожаления иоблегчения, причём последнее было много сильней.

Тряхнув головой, отогнал неуместные мысли и первым деломнаведался на вокзальный телеграф. Там его ожидала телеграмма до востребования:

«Правление фирмы поздравляет блестящим успехом возраженияснимаются можете приступать проэкту получении товара извещу дополнительно».

Видимо, признание заслуг, а ещё более то, что снимаютсякакие-то возражения, было для Рыбникова очень важно. Он просветлел лицом и дажезапел про тореадора.

Что-то в манере штабс-капитана переменилось. Мундирпо-прежнему сидел на нем мешковато (после ночных приключений он ещё большеистрепался), но плечи Василия Александровича расправились, глаза смотрелибойчей и ногу он больше не приволакивал.

Взбежав по лестнице на второй этаж, где располагалисьслужебные помещения, Рыбников уселся на подоконник, откуда просматривался весьширокий пустой коридор, и достал записную книжку, исписанную цитатами иафоризмами на все случаи жизни. Имелись тут и сакраментальное «Пуля дура, штык молодец»,и «Русский медленно запрягает, да быстро едет», и «Кто пьян да умен, два угодьяв нём», а последняя из заинтересовавших Василия Александровича максим былатакая: «Хоть ты и Иванов-Седьмой, а дурак. А. П. Чехов».

За Чеховым шли чистые странички, но штабс-капитан вынулплоский пузырёк с бесцветной жидкостью, капнул на бумагу, растёр пальцем, и налистке проступили странные письмена, похожие на переплетённых змеек. Соследующими несколькими страничками он поступил точно таким же образом — и натех тоже откуда ни возьмись повылезали диковинные каракули. Некоторое времяРыбников внимательно их рассматривал. Потом немного подумал, пошевелил губами,запоминая. А нарисованные змейки через минуту-другую сами собой исчезли.

Он снова вернулся на телеграфный пункт, отбил две срочныетелеграммы — в Самару и в Красноярск. Содержание было одинаковым: просьбаприбыть в Москву «по известному делу» 25 мая и сообщение, что номер в «той жесамой гостинице» заказан. Подписался штабс-капитан именем «Иван Гончаров».