На этом, кажется, спешные дела были окончены. ВасилийАлександрович спустился в ресторан и с большим аппетитом покушал, причём некопейничал — даже позволил себе коньячку. Официанту на чай дал неэкстравагантно, но прилично.

И это было только началом чудесной метаморфозы армейскогозамухрышки.

С вокзала штабс-капитан поехал на Кузнецкий мост, в одёжныймагазин. Сказал приказчику, что по ранению отставлен «вчистую» и желаетобзавестись приличным гардеробом.

Купил два хороших летних костюма, пиджак, несколько пар брюк,штиблеты с гамашами и американские ботинки, английское кепи, соломенное канотьеи полдюжины рубашек. Там же переоделся, потрёпанный мундир спрятал в чемодан,шашку велел упаковать в бумагу.

Тут вот ещё что: в магазин Рыбников приехал на обычном«ваньке», а укатил на лаковой пролётке, из тех что берут полтинник за однутолько посадку.

У типографской конторы Фухтеля щеголеватый седок выгрузилсяи ждать его не велел. Ему нужно было забрать заказ — сотню cartes de visite наимя корреспондента телеграфного агентства Рейтера, причём имя-отчество накарточках было его, рыбниковское, — Василий Александрович, а фамилиясовсем другая: Стэн.

Оттуда новоиспечённый господин Стэн (или нет, чтоб непутаться, пусть уж остаётся Рыбниковым) отбыл и вовсе на пятирублевом лихаче.Велел доставить его на Чистые пруды в пансион «Сен-Санс», только сначалазаехать куда-нибудь за букетом белых лилий. Молодцеватый кучер почтительнокивнул: «Понимаем-с».

* * *

Премилый ампирный особняк выходил оградкой прямо на бульвар.Судя по гирлянде из разноцветных лампиончиков, украшавшей ворота, пансион,должно быть, выглядел особенно нарядно в вечернее время. Но сейчас во дворе ина стоянке для экипажей было пусто, высокие окна белели опущенными гардинами.

Рыбников спросил, дома ли графиня Бовада, и подал швейцарусвою карточку. Не прошло минуты — из глубин дома, который внутри оказалсягораздо обширнее, чем выглядел снаружи, выплыла сдобная дама — немолодая, ноещё и нестарая, очень ухоженная, подкрашенная столь умело, что лишь опытныйвзор заметил бы следы косметических ухищрений.

При виде Рыбникова чуть хищноватое лицо графини на мигсловно поджалось, но сразу вслед за тем просияло любезной улыбкой.

— Дорогой друг! Драгоценнейший… — Она искосавзглянула на визитную карточку. — Драгоценнейший Василий Александрович!Безумно рада вас видеть! И не забыли, что я обожаю белые лилии! Как мило!

— Я никогда ничего не забываю, мадам Беатриса, —приложился к сверкающей кольцами руке бывший штабс-капитан.

При этих словах хозяйка непроизвольно дотронулась довеликолепных пепельных волос, уложенных в высокую причёску, и взглянула насклонённый затылок галантного гостя с беспокойством. Впрочем, когда Рыбниковраспрямился, на полных губах графини снова сияла прелестная улыбка.

В убранстве салона и коридоров преобладали пастельные тона,на стенах сверкали золотыми рамами копии Ватто и Фрагонара. Тем впечатлительнейбыл контраст с кабинетом, куда её сиятельство провела посетителя: никакихигривостей и жеманностей — письменный стол с бухгалтерскими книгами, конторка,этажерка для бумаг. Было видно, что графиня — человек дела и терять времяпопусту не привыкла.

— Не тревожьтесь, — сказал Василий Александрович,садясь в кресло и закидывая ногу на ногу. — Всё в порядке. Вами довольны,здесь от вас не меньше пользы, чем раньше, в Порт-Артуре и Владивостоке. Я квам не по делам. Устал, знаете ли. Решил взять небольшой отпуск, пожить напокое. — Он весело улыбнулся. — По опыту знаю: чем больше вокругбардака, тем спокойнее.

Графиня Бовада обиделась:

— У меня не бардак, а лучшее заведение в городе! Всегоза год работы мой пансион приобрёл отличную репутацию! К нам ходят оченьприличные люди, которые ценят благопристойность и тишину!

— Знаю-знаю, — всё с той же улыбкой перебил еёРыбников. — Именно поэтому я с поезда сразу к вам, дорогая Беатриса.Благопристойность и тишина — как раз то, что мне нужно. Не обременю?

Хозяйка очень серьёзно ответила:

— Не нужно так говорить. Я вся в вашемраспоряжении. — Немного поколебавшись, деликатно спросила. — Неугодно ли отдохнуть с какой-нибудь из барышень? Есть очень славные. Обещаю —забудете об усталости.

— Не стоит, — вежливо поблагодарил телеграфныйкорреспондент. — Возможно, мне придётся прогостить у вас две-три недели.Если я вступлю в особенные отношения с кем-то из ваших… пансионерок, это можетвызвать ревность и склоку. Ни к чему.

Беатриса кивнула, признавая резонность довода.

— Я размещу вас в апартаменте из трех комнат, с особымвходом. Это отделение для клиентов, готовых платить за полную приватность. Вамтам будет удобней всего.

— Отлично. Ваши убытки, разумеется, будут возмещены.

— Благодарю. Помимо отгороженности от основной частидома, где по ночам иногда бывает довольно шумно, в апартаменте есть и другиеудобства. Комнаты соединены потайными дверьми, что может оказаться кстати.

Рыбников хмыкнул:

— Держу пари, что там есть и фальшивые зеркала, черезкоторые удобно вести секретное фотографирование. Как в Артуре, помните?

Графиня улыбнулась и промолчала.

Квартирой Рыбников остался доволен. Потратил несколько часовна обустройство, но в не совсем обычном смысле этого слова. К уюту и комфортуэти домашние хлопоты отношения не имели.

Лёг Василий Александрович за полночь и устроил себе царскийотдых, какого не имел уже давно — проспал целых четыре часа, вдвое противобычного.

Пассажир из шестого купе не разочаровал Эраста Петровича.Напротив, версия выглядела чем дальше, тем перспективней.

На станции Фандорин отыскал возницу, который увёзторопливого субъекта с берега Ломжи. Показания хорошенькой дамы подтвердились —крестьянин сказал, что немец и в самом деле отвалил сотню.

— Почему немец? — спросил инженер.

Возница удивился:

— Да нешто наш кинет сотню, когда тут красная ценапятиалтынный? — Подумав, добавил. — И говор у него чудной.

— Какой именно «чудной»? — допытывался ЭрастПетрович, но туземец объяснить этого не сумел.