Она подошла к третьей двери, постояла в задумчивости. Потомспросила:

— Ты бывал в Антике?

— Нет. Слышал немного.

— Смешной мир. — Она фыркнула. — Далеко не высовывайся, есливыйдешь из двери — местные тебя заметят.

За третьей дверью был день. Солнечный и теплый. Дверьвыходила на узкую улочку, где стояли каменные дома — не из кирпича сложенные, аименно из камня, надежно, но грубо, с узкими щелями то ли незастекленных окон,то ли бойниц, то ли вентиляционных отверстий.

— Торговые склады, — сказала Марта.

Это я понимал. Порталы почти всегда открывались в глухихместах, выходящая на площадь дверь в Эльблонг была скорее исключением изправил. Впрочем… ведь моя башня тоже выросла не на задворках Москвы. Видимо, вродном для таможенника мире проход мог открыться в любой точке. А уж потом онврастал в чужие миры осторожно, держась окраин…

— А кто заметит-то? — спросил я.

— Ну вот, слышишь, идут.

Действительно, послышались шаги. Мимо двери, вроде как незамечая ее, прошагали двое — смуглый мускулистый мужчина в свободной белойрубашке и белых штанах и старичок, кутающийся в темный плащ. Оба почему-то былибосиком. Мужчина нес на плече длинный серый тубус явно немалого веса инапоминал поэтому гранатометчика из какой-нибудь страны третьего мира, несущегона позицию свой «Вампир» или «Таволгу». Впечатление портил только сверкающийзолотой обруч у него на шее — по обручу шел затейливый узор, и украшен он былкак бы не бриллиантами.

— Кто такие? — зачарованно спросил я. Кроме несчастныхобитателей Нирваны и очень похожих на нас жителей Кимгима, я других обитателейчужих миров не видал.

— Хозяин с рабом, — сказала Марта. — Здесь рядом складгробовщика. Видно, человек небогатый, поэтому купил урну для костей хоть ибольшую, но впрок, без гравировок… да еще и уцененную, похоже.

Я покосился на Марту. Ее лицо было абсолютно серьезным.

— Раб — это тот, что в золотом ошейнике с бриллиантами? —уточнил я.

— Ну да. А что тебя смущает? Богатый раб.

— И бедный хозяин? Он что, не может деньги у раба отобрать?

— Нет, не может. Здесь очень развитое рабовладение. Здесьраб может объедаться трюфелями, фуа-гра и черной икрой, спать на мягкой перине,иметь слуг и содержать любовниц.

— И иметь собственных рабов…

— Нет, — резко ответила Марта. — Вот этого он не может.Привилегия свободного. Тут очень странное общество.

Я посмотрел в спину могучему рабу и дряхлому старичку,спросил:

— А влезут кости-то в эту банку?

— Влезут. Их же перемелют в пыль. Вначале выставят тело насъедение птицам, лисам или рыбам — это уж кто как предпочитает. Потом соберуткости, раздробят и засыплют в этот цилиндр. И уже его водрузят на крыше домаили на кладбище — если дом перейдет не к кровным родственникам.

Меня передернуло.

— Непривычный мир, — согласилась Марта. — Но как-то живет.

Она закрыла дверь и направилась к последней, четвертой. Судяпо тому, что Земля-шестнадцать, о которой единственной я спрашивал, былаоставлена на десерт, меня ожидало любопытное зрелище.

Но я даже не подозревал, насколько любопытное.

Здесь было два цвета — красный и черный. Растрескавшаясячерная равнина уходила к удивительно близкому горизонту. То там, то здесьтянулись вверх гладкие, зализанные ветром скалы из красного камня. Пахло серой.Сухой жаркий ветер наметал за порог пыль — черную и красную.

Темно-красным, багровым было и небо. Низкое, давящее. Наоблака это не было похоже, скорее на тугую пленку, натянутую метрах в ста надземлей. Временами сквозь багровый полог проблескивали всполохи — будто внебесах кипела беззвучная гроза.

— Господи ты Боже мой! — вырвалось у меня.

Честно говоря, кроме как воззвать к гипотетическисуществующему Всевышнему, мне ничего и не оставалось. Нет, конечно, можно былобы еще грязно выругаться. Но не при женщине же…

— Я тоже иногда думаю, что это ад, — сказала Марта. Видимо,истолковала мой возглас чересчур буквально.

Я покосился на девушку. Она неотрывно смотрела в багровоенебо. Облизнула губы — с красно-черной равнины дул тяжелый, иссушающий ветер.Таинственным шепотом сказала:

— Однажды я видела… мне кажется, что я видела. Что-то белоепадало с неба. Что-то… будто большая белая птица…

— Или человек? — спросил я, уже догадываясь, что там онаувидела — или придумала.

— У людей нет крыльев, — уклончиво ответила Марта.

— Ты не пошла, не посмотрела?

— Оно было очень большим. Раза в два больше человека. Яиспугалась. — Она посмотрела на меня, усмехнулась: — Считают, чтоЗемля-шестнадцать — вулканический мир. Сюда рекомендуют не ходить. Вообщеникому. Даже функционалам. Те, кто уходил далеко, — обратно не возвращались.

Равнина за дверью ощутимо заколебалась. Вдали медленным,ленивым волдырем вспух и опал белый колеблющийся купол. По одной из красныхскал пробежала трещина.

У нас в башне землетрясение не ощущалось — и это придавалопроисходящему еще большую жуть.

— Так здесь бывает… — Марта вдруг взяла меня за руку. —Сейчас еще…

Над равниной раскатился долгий протяжный вопль. Будто тысячиголосов слились в мучительной и безнадежной жалобе.

— Что это? — спросила Марта. — Вот что это?

Я сглотнул. Вопль затихал вдали. Чувствуя себя докторомВатсоном, втюхивающим сэру Генри то, во что он сам не верит, я сказал:

— Вулканы иногда издают странные звуки…

Марта повернулась ко мне. Некоторое время мрачно смотреламне в лицо. Сказала:

— Я смотрела русский фильм про собаку Баскервилей.

Я пожал плечами:

— Прости. Но я как-то не верю, что ты открыла дверь впреисподнюю, где падают с небес ангелы, а под землей вопят грешные души.

Несколько секунд Марта молчала.

А потом — улыбнулась и захлопнула дверь. Сказала:

— У тебя крепкие нервы. Почти все ведутся. Особенно еслиудастся подгадать под гейзер.

— Так что там на самом деле?

— Выжженная пустыня. Фумаролы. Гейзеры. Вулканы. Дышатьочень тяжело. Один… — она помялась, — один ученый сказал, что когда-то вся нашаЗемля была такой. Но потом тучи развеялись, вулканы затихли. А вот тутпочему-то этого не произошло. Мир ни для чего не годный. К тому же фонит.