Термос и впрямь нашелся. Маленький, металлический. Чайвнутри оказался едва теплым — у Василисы не было времени разогревать самовар.

Зато она плеснула в чай не то коньяка, не то виски. Я дажезакашлялся, сделав глоток. Принюхался. Нет, пожалуй, это даже не виски, а ром.На морозе хорошо, конечно, но придется быть осторожнее.

Я сжевал каменный от мороза бублик и сгрыз кусок твердогошоколада. Посмотрел на часы — ого! Прошло уже два часа с того момента, как яоказался на Янусе.

И сколько же я прошел за это время? Если брать чистоерасстояние… ну, километров пять. Максимум.

Результат мне не понравился. С каждой минутой будетнакапливаться усталость. Меня будет грызть холод и слепить снег. Скоростьснизится. Захочется спать. Сколько же еще идти? Часов шесть? Восемь? Десять?

А если, поскользнувшись в очередной раз, я… нет, даже несломаю, а потяну ногу? Дома можно отлежаться вечерок — и бодро хромать дальшепо жизни.

Здесь я просто умру.

И вот тут начал просыпаться страх.

Мы, жители больших городов, привыкли ожидать опасность — нотолько свою, привычную. Пьяную шпану в подворотне, идиота-водителя на встречке,террориста в самолете, отравленный близлежащим заводом воздух. Наши опасностибольшей частью техногенные и человеческие. Землетрясения, цунами и наводнения,как правило, не для нас. Даже в тех городах, где природные пакости случаются,где-нибудь в Токио или Лос-Анджелесе, нормальный гражданин куда больше боитсяувольнения с работы, чем коварства стихии.

Природу мы привыкли считать покоренной, ничуть неинтересуясь ее мнением. И только те горожане, кто привык работать вдали отгородов, взирают на опасности мегаполиса со снисходительной улыбкой. Они знают,как быстро и легко убивает сорокаградусный мороз, как перемалывает дома вгравий и щепу оползень, как стряхивает с земли все следы человеказемлетрясение.

А остальным этого лучше и не знать.

Я поднялся, натянул рукавицы — и поразился тому, как быстроони потеряли тепло. Вроде руки и не замерзли… а рукавицы выстудились… Что ж,урок. Снял рукавицы — спрятал их куда-нибудь под куртку.

Выйдя на гребень снова, я почувствовал, что ветер не тоусилился, не то стал холоднее. Впрочем, термометр мои ощущения не подтвердил.Минус десять. Видимо, кажется после отдыха.

Я двинулся дальше.

Холмам, казалось, не будет конца. То, чему на картепридумывались игривые сравнения, в реальности оказалось вымороженными каменнымипрыщами, вспухшими на моем пути. Я шел сквозь ледяную пургу, то несущую в лицоснежную крупку, то подталкивающую в спину резкими, коварными ударами. Дважды япадал, один раз — погрузившись в снег почти с головой. Выбираться пришлосьдолго.

Часа через четыре, когда я уже совсем выбивался из сил иначал отчаиваться, Янус вдруг решил смилостивиться надо мной. Ветер стих — мгновенно,будто где-то щелкнули клавишей и выключили исполинский вентилятор. Снежные тучиразошлись, солнце тусклой лампочкой разгорелось в небе (мы, дети мегаполисов,любим сравнивать природные явления с техникой). Горизонт, только что прижатыйснежными стенами, стремительно раздвинулся.

И я обнаружил, что почти миновал холмы.

Впереди — не так уж и далеко, километра четыре-пять, стоялабашня — очень аккуратная, белокаменная, с рельефными зубчиками поверху. Большевсего она походила на ладью из простеньких дешевых шахмат.

Я оглянулся в надежде, что далеко позади желтой искрой проглянетокошко в доме Василисы. Нет, конечно, ничего уже не увидеть…

— Не так страшен черт… — пробормотал я. Это в городечеловек, говорящий сам с собой, вызывает улыбку или брезгливое раздражение.Посреди пустыни, не важно, снежной или песчаной, ты понимаешь, как намнеобходим живой голос, и начинаешь говорить с единственным доступным человеком,с самым верным собеседником — с самим собой.

Минут через пять, пользуясь затишьем, я уже начал спуск споследнего холма. Все ловушки остались позади, теперь, как поется в детскойпесне, — «только небо, только ветер, только радость впереди…». Впрочем, наветре я не настаивал. Небо и радость меня вполне устроят. Постучусь в дверь…

А если таможенник меня не впустит? Постарается задержать?Ведь паршивую газетенку получают все функционалы.

Пожав плечами, я решил разбираться с проблемами по мере ихпоявления. Никаких призывов задерживать меня в газете не было. И, насколько японял мораль функционалов, они никогда не совались в чужие дела. Рестораторкормил, парикмахер стриг, полицейский хватал и не пускал.

По ровной поверхности, как ни странно, идти оказалосьтруднее. По эту сторону холмов лежал снег. Не слишком глубокий, по щиколотку,максимум по колено, но это все же мешало. Не слишком этому огорчаясь, янекоторое время трудолюбиво месил снег.

Пока не почувствовал, как начинает темнеть.

Судя по положению солнца, до заката было еще часатри-четыре. Но после короткой передышки ветер возобновился, более того —усилился. Тучи заволокли небо совсем уж плотным пологом, вскоре вместо солнца внебе просвечивало тусклое пятно. Снег повалил тяжелыми хлопьями, едва ли некомками. И начало холодать — вопреки всем «верным» приметам, что, когда идетснег, становится теплее. Видимо, это приметы не для Януса.

Я упорно шел дальше. Становилось все темнее, снежныезанавеси давно уже скрыли от меня башню незнакомого таможенника. Я шел. Ногивязли в снегу. Руки мерзли в рукавицах. Когда я остановился на минуту перевестидыхание, то оказалось, что вязаная шапочка на голове вся пропитана потом. Ястянул ее, поколебался — и выбросил, затянув вместо этого потуже капюшон.Достал из рюкзака остатки крошащегося на морозе шоколада, прожевал. Потомоткусил кусок промерзшего сала и запил остатками чая из термоса. Чай был ужехолодный.

По всем меркам мне оставалось пройти не больше километра.Даже по колено в снегу и в метель — это не дольше получаса. Я еще не выдохся,на километр меня хватит.

Главное — не промахнуться. Не пройти мимо, не миновать башнюв десяти шагах.

Но должны же мне помочь прежние навыки? Ну хоть чуть-чуть! Яже чувствовал, куда мне идти, я знал расстояние до своей башни с точностью дометра!

Я шел, а снегопад все усиливался, становился все плотнее.Разгребая руками серую пелену, шаря на ощупь, будто плывя в студне, я останавливалсякаждые пять минут, оглядывался, пытаясь заметить хоть что-то — огонек, стену,темный силуэт в небе…

Ничего. Снег под ногами. Снег над головой. Снег вокруг. Ивсе темней, темней, темней…

Остановившись, я присел, прижал руки к груди. Вокругбесновалось серое, холодное. Метель, которая вначале стегала меня по лицуколючими брызгами, не ослабевала, но ее касания почему-то стали ласковыми,почти нежными.