Они начали записывать альбом три недели назад, и Ларри сумелотвертеться от большинства предложений типа «ра??и вашего же блага». Ониспользовал ту относительную свободу действий, которую оставил ему контракт. Онвызвал троицу из «Тэттерд Ремнантс» — Барри Грига, Эла Спеллмана и ДжонниМакКолла — и двух других музыкантов, с которыми ему приходилось играть впрошлом — Нейла Гудмана и Уэйна Стаки. Они записали альбом за девять дней.«Колумбия», похоже, хотела, чтобы альбом состоял из тех песен, которым, по ихмнению, была обеспечена двадцатинедельная карьера — начиная с «Крошки» и кончая«Держись, Слупи». Ларри хотел большего.

На обложке альбома была фотография Ларри в наполненной пенойантикварной ванне. На кафеле сверху были написаны слова «КАРМАННЫЙ СПАСИТЕЛЬ» и«ЛАРРИ АНДЕРВУД». «Колумбия» хотела назвать альбом «Крошка, поймешь ли тысвоего парня?», но Ларри твердо стоял на своем, и они в конце концовсогласились на наклейку В АЛЬБОМ ВХОДИТ ХИТОВЫЙ СИНГЛ на полиэтиленовойупаковке.

Две недели назад сингл переместился на сорок седьмуюпозицию, и праздник начался. Он снял на месяц дом на побережье. События,которые последовали вслед за этим, словно плавали в каком-то тумане. Все большеи больше людей бродило по дому. Некоторых Ларри знал, но большинство из нихбыли ему незнакомы. Он смутно вспоминал, как к нему один за другим приставалиагенты, желавшие «продолжить его великую карьеру». Он смутно вспоминал, какнюхал кокаин и запивал его текилой. Он смутно вспоминал, как его разбудилисубботним утром, должно быть, неделю или около того назад, чтобы он послушал,как Кейзи Касем прокручивает его запись, занявшую тридцать шестое место в«Америкэн Топ Форти». Он смутно вспоминал, как с полученным по почте чеком начетыре тысячи долларов в кармане он долго и нудно торговался, покупая «ДатсунЗед».

А затем, тринадцатого июня, шесть дней назад, Уэйн Стакипопросил Ларри прогуляться вместе с ним к морю. Было еще девять часов утра, ноуже врубили магнитофон и два телевизора. Стоял такой грохот, словно на первомэтаже шла оргия. Ларри в одних трусах сидел в кресле и осоловело пыталсявыудить хоть какой-нибудь смысл из комикса «Супербой». Ему казалось, что оночень внимателен, но ни одно из слов не желало означать что-либо. Вагнергрохотал из квадрофонических колонок, и Уэйну пришлось прокричать три иличетыре раза, прежде чем Ларри его услышал. Ларри кивнул. Он чувствовал себяспособным пройти долгие мили.

Но когда солнечный свет иголками пронзил его глаза, Ларринеожиданно передумал. Никаких прогулок. Ну уж нет. Его глаза превратились вувеличительные стекла, и вскоре солнце, проходящее сквозь них, испепелит егомозги.

Уэйн, твердо взяв его за руку, настаивал.

— Пошли.

У Ларри отвратительно болела голова, а позвоночник онемел.Его глазные яблоки пульсировали, а почки нудно болели. Если принять еще парочкудоз амфетамина, то, пожалуй, он вновь почувствует себя нормально. Он полез вкарман брюк за амфетамином, и лишь тогда впервые понял, что одет в одних лишьтрусах, которые он менял в последний раз три дня назад.

— Уэйн, я хочу назад.

— Давай пройдем чуть-чуть подальше. — Ему пришло в голову,что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.

— Нет, дружок. Сам видишь, я в одних трусах. Меня арестуютза появление в непотребном виде в общественном месте.

— На этой части побережья ты можешь повязать свой членцветным шейным платком и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребныйвид. Пошли, парень.

— Я устал, — раздраженно сказал Ларри. Он начинал злиться наУэйна. Уэйн ему мстит за то, что Ларри написал хит, а он, Уэйн, был всего лишьклавишником на новом альбоме. Он такая же сука, как Джулия. Теперь все егоненавидят. Все стремятся уколоть его. Глаза его затуманились легкими слезами.

— Пошли, парень, — повторил Уэйн, и они потащились дальше попляжу.

Они прошли еще около мили, когда мощные мускулы бедер Ларрисвело двойной судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок.

— Судороги, — завопил он. — О, Господи, судороги!

Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги.Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя сжавшиеся в узелмускулы. Наконец плоть, долгое время испытывавшая кислородное голодание,расслабилась.

Ларри, у которого сначала перехватило дух, наконец-то началсудорожно ловить воздух ртом.

— О, Господи, — сказал он. — Спасибо. Это было… это былочертовски больно.

— Разумеется, — ответил Уэйн без особого сочувствия вголосе. — Держу пари, что так оно и было. Ларри, как ты сейчас?

— О'кей. Но давай теперь просто посидим. А потом пойдемназад.

— Я хочу поговорить с тобой. Мне надо было вытащить тебясюда, чтобы ты понял, что я хочу тебе сообщить.

— В чем дело, Уэйн?

— Праздник подошел к концу, Ларри.

— Чего?

— Праздник. Когда ты вернешься, ты выдернешь все штепсели,выдашь всем ключи от машин, поблагодаришь всех за приятно проведенное время ипроводишь их до парадной двери. Избавься от них.

— Но я не могу этого сделать! — изумленно сказал Ларри.

— И все-таки лучше тебе это сделать, — сказал ему Уэйн.

— Но почему? Дружище, праздник только-только набрал ход!

— Сколько «Колумбия» заплатила тебе?

— А почему это тебя интересует? — с хитрой интонациейспросил Ларри.

— Ты что, думаешь, что я хочу поживиться за твой счет?Подумай хорошенько.

Ларри подумал и со все возрастающим удивлением понял, чтоУэйну Стаки незачем зариться на его деньги. Отцу Уэйна принадлежала половинатретьей в Америке по величине компании по производству электронных игр, и усемьи Стаки был скромный дворец в Бель Эре. С удивлением Ларри осознал, чтонеожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна могло значить не так ужмного.

— Нет, разумеется нет, — сказал он грубо. — Извини, конечно.Просто у меня такое впечатление, что каждый вшивый мудак к западу отЛас-Вегаса…

— Так сколько же?

Ларри поразмыслил.

— К этому моменту мне выплатили семь тысяч.

— Раз в четыре месяца тебе выплачивают отчисления за сингл ираз в полгода — за альбом, так?

— Так.

Уэйн кивнул.

— Тянут, пока рак на горе не свистнет, суки. Сигарету?