Ларри взял одну и закурил.

— Знаешь, сколько тебе стоит этот праздник?

— Конечно, — сказал Ларри.

— Дом ты снял не меньше, чем за штуку.

— Да, правда. — На самом деле это стоило ему тысячу двестидолларов за аренду плюс пятьсот долларов залога на случай порчи имущества. Онвнес залог и уплатил половину арендной платы. Всего — тысячу сто долларов и шестьсотдолларов долга.

— Сколько за наркотики?

— Ну, дружище, ты же понимаешь, что без этого нельзя. Этокак креветки к пиву. Большая часть уже израсходована, но…

— Была марихуана и был кокаин. Ну так сколько же?

— Пятьсот и пятьсот.

— А на следующий день уже ничего не осталось.

— Да, черт возьми! — сказал Ларри в удивлении. — И сколькоже я всего потратил?

— С травкой дела обстоят не так уж плохо. Она дешевая.Двенадцать сотен. Восемь штук за кокаин.

На секунду Ларри подумал, что его стошнит. Он молчавытаращился на Уэйна. Он попытался заговорить, но смог только выдавить из себя:

— ДЕВЯТЬ ШТУК И ДВЕ СОТНИ?

— Инфляция, дружище, — сказал Уэйн. — Перечислить тебеостальное?

Ларри неохотно кивнул.

— Кто-то разбил цветной телевизор наверху. Я думаю, сотнитри за ремонт. Деревянные панели внизу превратили черт знает во что. Четыресотни. Если повезет. Позавчера разбили витраж. Три сотни. Ковер в гостинойпрожжен пеплом и залит пивом и виски. Четыре сотни. Я позвонил в винную лавку.Шесть сотен.

— Шесть сотен за выпивку? — прошептал Ларри. Его охватилужас.

— Скажи еще спасибо, что все пили только пиво и вино.Короче, общая сумма затрат на эту скромную вечеринку превышает двенадцать тысячдолларов, — сказал Уэйн. — Ты купил себе машину… сколько ты за нее отдал?

— Две с половиной, — тупо сказал Ларри. Он готов былрасплакаться.

— Ну, что у тебя осталось до следующего чека? Тысячи две?

— Примерно, — сказал Ларри, не в силах признаться Уэйну, чтона самом деле у него осталось гораздо меньше: что-то около восьмисот долларов.

— Слушай меня внимательно, Ларри, потому что я не стануповторять. Здесь все только и ждут очередного праздника. В этом мире только двевещи постоянны: постоянный обман и постоянный праздник. Они слетаются, какптички, высматривающие жуков на спине у гиппопотама. Стряхни их с себя, и пустьидут своей дорогой. Ты скажешь им, чтобы они убирались. Ты сделаешь это. Потомучто в тебе есть стержень. В тебе есть что-то такое… Ты способен грызть жесть.Чего бы тебе не стоил успех, ты достигаешь его. У тебя будет скромнаясимпатичная карьера. Средненький поп, который через пять лет уже никто невспомнит. Любители би-бопа будут собирать твои записи. Ты будешь делать деньги.

Ларри сжал кулаки. Ему хотелось ударить в это спокойноелицо. От слов Уэйна он чувствовал себя как кусок собачьего дерьма на обочине.

— Вернись и выдерни штепсель, — мягко сказал Уэйн. — А потомсадись в свою машину и уезжай. Просто уезжай. Просто уезжай, парень. И побудь всторонке, пока ты не будешь знать, что новый чек ждет тебя.

Ларри поднялся и, сделав над собой усилие, сказал спасибо.Слово вышло у него изо рта, как кирпич.

— Ты просто поедешь куда-нибудь и соберешься с мыслями. Тебеесть, о чем подумать: какой тебе нужен менеджер, какие гастроли, какой контрактпосле того, как «Карманный Спаситель» станет хитом. А он станет. В нем естьтакой аккуратный, ненавязчивый ритм. Если дашь себе передышку, ты все этосообразишь. Такие, как ты, соображают неплохо.

Такие, как ты…

Кто-то постучал пальцем по стеклу.

Ларри дернулся. Оказывается, он не просто дремал, он уснул.Ему снилась Калифорния. Но вокруг него был серый нью-йоркский денек.

Он осторожно повернул голову и увидел свою мать. Мгновениеони просто смотрели друг на друга, и Ларри почувствовал себя голым, словно онбыл животным, которого разглядывают в зоопарке. Он опустил стекло.

— Мама?

— Я так и знала, что это ты, — произнесла она страннобесстрастным тоном. — Выходи-ка оттуда и покажись мне в полный рост.

Обе ноги его онемели. Тысячи иголок вонзились в его ступни,когда он открыл дверь и вылез из машины. Он никогда не думал, что их встречапройдет именно так, что он окажется таким неподготовленным и уязвимым. Онпочувствовал себя как часовой, уснувший на посту и внезапно приведенный вчувство.

Ему стало не по себе. Когда ему было десять лет, она будилаего субботними утрами, постучав одним пальцем по закрытой двери спальни. Иточно так же она разбудила его четырнадцать лет спустя.

И вот он стоял перед ней, а иголки продолжали вонзаться вступни, заставляя его переступать с ноги на ногу. Он вспомнил, что когда он такделал, она всегда спрашивала, не надо ли ему в туалет, и немедленно застыл наместе.

— Привет, ма, — сказал он.

Она посмотрела на него молча, и ужас неожиданно опустился наего сердце, как зловещая птица на старое гнездо. Ужас, что она можетотвернуться от него, отвергнуть его, показать ему свою спину в дешевом пальто ипросто-напросто уйти за угол в метро, оставив его в одиночестве.

— Привет, Ларри, — сказала она и, поманив его за собой,пошла вверх по лестнице.

— Ма?

Она обернулась к нему, стоя между исчезнувшими каменнымисобаками, и он обнял ее. В первое мгновение страх слегка исказил черты ее лица,словно она ожидала не объятий, а ударов. Потом выражение страха исчезло, и онаответила на его объятия. На мгновение ему показалось, что сейчас он заплачет, иуж во всяком случае, он был уверен, что она-то заплачет точно. Это былТрогательный Момент. Поверх ее склонившегося плеча ему была видна дохлая кошка,наполовину вывалившаяся из мусорного контейнера. Когда она высвободилась изобъятий, глаза ее были сухими.

— Пошли, я приготовлю тебе завтрак. Ты ехал на машине всюночь?

— Да, — ответил он, и голос его слегка дрожал от избыткачувств.

— Ну что ж, пошли. Не забудь вытереть ноги. Если тынаследишь, мистер Фримен просто убьет меня.

Он прошел за ней мимо уничтоженных каменных собак и немногонастороженно посмотрел на то место, где они стояли, просто чтобы убедиться втом, что они действительно исчезли, что его рост не стал меньше на два фута ичто десятилетие восьмидесятых не вернулось обратно в область будущего. Онараспахнула двери, и они вошли.