– Как это? – Иван недоумевающе свел брови. – Почему это? Тутко мне дядюшка Глинский бабу одну приводил на днях… ну, я тебе скажу, такаяблудливая стервь, что на стенку с мужиком готова лезть. А ну, говорит, вдарьмне, да покрепче! Побил для начала, коли просит, а как начал с ней еться, онаопять: ожги меня кнутом! Уже на ней живого места не осталось, вся шкураполосатая сделалась, а она аж мычит: ох, мамыньки, сласть какая! Я раньшеникогда баб не бил, а тут подумал: дурак, так вот же в чем для них сласть! Ну итебя… Я ж хотел как лучше для тебя! А ты плачешь…

Анастасия охнула, схватилась за сердце – и зарыдала пущепрежнего.

– Да ты что? – В голосе мужа послышался испуг. – Ладно,понял уже, что у всякой пташки свои замашки. Пальцем не трону, пока непопросишь!

Анастасия все плакала.

Иван осторожно повел ладонью по ее голове, поиграл кончикомкосы:

– У тебя даже волосы промокли. Гляди, все покои затопишь.Ну, об чем ты так убиваешься? Сказал же: не трону!

– Значит, – выдохнула она, давясь слезами, – значит, я утебя не первая?!

От изумления молодой царь даже не решился засмеяться –только слабо улыбнулся, глядя в обиженное лицо жены:

– Первая?! Да ты что, не знаешь, как мужи живут? Это вам,девам, затворничество от веку предписано, а муж, он… Грехи наши, конечно…Грешен я! Вот винюсь перед тобой, да и перед Господом надо бы повиниться. Давнособираюсь в Троице-Сергиев монастырь пешком сходить – пойдешь со мной?

Анастасия робко кивнула, приоткрыв заплаканные глаза. Насердце стало поспокойнее.

– Хотя тебе-то какие грехи замаливать? Невинная ты, белаяголубица, – в голосе Ивана зазвенела нежность. – А ведь я знаю, что дева деверознь! Помнишь, у тебя в дому, когда царские смотрельщики приходили, была такая– чернобровая, верткая, все глазами играла да перед Адашевым подолом крутила?

– Магдалена? То есть Маша? – Анастасия позабыла о боли. – Яее с тех пор и не видела, и не вспоминала. До нее ли было, тут вся жизнь такзавертелась! А что с ней?

– Да ведь Алешка ее к себе забрал, ту девку, – усмехнулсяИван. – Поглянулась она ему – просто спасу нет! Отдал откупное приемнымродителям – и увез на коне. Грех, конечно, а все ж поселил в Коломенском – онтам дом себе выстроил. Выдаст ее замуж за какого-нибудь дворянишкуприближенного… Сам Алешка женится, конечно, на этой Сатиной, которую отец емувысватал, а для сласти будет в Коломенское наведываться.

– Погоди-ка, – Анастасия повернулась на бок, леглапоудобнее, забыв даже рубашку одернуть. – Не пойму, откуда ж ты знаешь, как унас в доме все было? Что Магдалена с Адашева очей не сводила? Это он теберассказал?

– Или я слепой? – усмехнулся Иван.

Анастасия так и ахнула:

– Да как же… да что же?.. Монах?!

– Ну да, я там был – в монашеском облачении. – Иван явнонаслаждался ее растерянностью. – Кота в мешке покупать не хотел, мне самомунадо было на всякую-каждую посмотреть. Тогда и выбрал тебя!

Анастасия глядела широко раскрытыми глазами, словно впервыеувидев человека, которому ее отдали в жены. Он, муж ее, хорошо улыбается, глазау него ясные, серо-зеленые. Взмокшие от пота волосы курчавятся на лбу.Анастасия вспомнила, какая жаркая была у него щека, прижатая к ее щеке, какбилось-дрожало его тело, прижатое к ее телу, – и вдруг засмущалась, опустилаглаза. Прислушалась к себе, ловя прежнюю боль, цепляясь за прежнюю обиду, – ноне нашла ничего, кроме нетерпеливого трепета.

– Милая, – он осторожно взял ее за руку, прижал к своейщеке. – Ах ты, милая!

Анастасия вздрогнула, приоткрыла губы. Но не испугалась –словно бы ждала чего-то.

– Царица моя, приласкай меня, приголубь.

– Как? – сама себя не слыша, прошептала она. – Я ж не умею.

– Сердце научит…

Через некоторое время бледный, сдержанный Курбский вышел кгостям и сообщил, что доброе меж молодыми свершилось. Знаки девства царицынабыли предъявлены свахам и придирчиво ими осмотрены.

Свадьба Ивана Васильевича и Анастасии Романовны состоялась.

После свадьбы, побывав, по обычаю, вместе в мыленке, молодыецарь и царица прервали пиры двора и пешком отправились в Троице-Сергиевмонастырь, где оставались до первой недели Великого поста, ежедневно молясь надгробом святого Сергия. А когда вернулись, Анастасия постепенно началаосваиваться с новой жизнью.

В Кремле пряничные разноцветные крыши, сахарные, точеныестолбики на крылечках, крошечные слюдяные, леденцовые оконца, узенькиепереходики, крутые лесенки, более похожие на печные лазы. И пахнет здесь печамии пылью.

Поговаривали, будто царский дворец в Коломенском куда уютнееи просторнее. Анастасия очень мечтала оказаться в Коломенском – ведь где-то тами Магдалена! До смерти хотелось увидеться с ней, поболтать, как раньше. Ведь вовсе время своей замужней жизни Анастасия не видела ни одной прежней подружки.Среди царицына домашнего чина – ближних боярынь и боярышень – Анастасия пока несыскала наперсницы и начала всерьез задумываться, как бы поменять всех этихважных, надутых, неприятных особ на привычные и дружеские лица. Но с этойпросьбой надо было сперва обратиться к мужу, а просьб к нему и так накопилосьмножество. Дядюшка Григорий Юрьевич и брат Данила просто-таки осаждали еенастойчивыми требованиями мест при дворе для самых дальних, вроде бы позабытыхродичей Захарьиных. Для себя желали новых и новых угодий и кормлений, а пущевсего – первенства перед Глинскими, которые постепенно прибрали к рукам своим исвоих клевретов чуть не все верхние должности в стране. Захарьины же полагали,что времена сменились: Глинским пора если не вовсе на покой, то хотьпотесниться на теплых местечках.

Матушка Юлиания Федоровна тоже навещала дочь не для того,чтобы приласкать или подбодрить, а с особенным, заискивающим поджатием губпросила заступничества для тех же Захарьиных либо Тучковых. Анастасии жехотелось от матери совсем другого – совета. Ведь она еще так мало знала оженской жизни, а пуще всего – как обращаться с этим загадочным человеком, еесупругом…