– Э-э... что это мы? – спросил он неверящимголосом. – Похоже, опять несколько отвлеклись в сторону?

Младший облизал разбитые в кровь губы, толстые как жареныеляжки кабана на блюде, вздрогнул, когти на пальцах стыдливо укоротились доногтей. Правда, толстых и крепких с виду как спины галапагосских черепах.

– Да, – ответил он несколько колеблющимсяголосом. – Мы ведь в поисках истины... А в поисках истины человеку свойственноушибаться... Уф... Иногда очень сильно...

– Как хорошо, что с нами... уф-уф... этого... неслучается...

– Да-да, – подтвердил младший соблегчением, – мы ж из старой школы строгой логики... А в логике умелыелогические построения, слово за слово, всегда приводят к истине.... Пусть дажевесьма тернистой...

Старший скромно улыбнулся, в его руках уже оказалось куриноекрылышко, и он его деликатно обкусывал по краям, оттопырив мизинцы идемонстрируя безукоризненные манеры. Возраст, а с ним и явная толстокожесть впоисках истины сказались в том, что пальцы не дрожали, а смаковал умелозажаренное крыло с явным удовольствием.

Мои глаза упрямо поворачивались влево. Чтобы не окосетьокончательно, я наконец развернулся, бросил взгляд на дальний столик, гдесидели двое женщин. Молодых, красивых, с развитыми фигурами. Одеждой им служилонечто очень похожее на доспехи хоккеистов, одетые на голое очень женственноетело.

Бородач Витим гыгыкнул, я с неудовольствием повернулся. Егочерные глаза насмешливо щурились:

– Ну, как, герой?.. Птицы твоей стаи.

– Герои стаями не ходят, – ответил я сдостоинством. – Они... тоже здесь... э-э... оттягиваются?

Он задумался, покатые плечи сдвинулись с неспешностьюдвижения звезд.

– Пока непонятно. То ли в самом деле, то ли поглазетьна здешних... Здесь у нас разные! Даже очень разные. Не все ворье, не все...Колдуны, маги и принцы косяками ходят. Но сам Творец не различит, кто из нихкто.

Большеног грубо пробасил:

– Да и не всегда пришедший принцем уходит... энтим жепринцем.

– Как это? – спросил я невольно.

– Да так... Смотришь, явились разбойники, пьют нусовсем как славяне... ну, понятно, как пьют!.. А после пьянки расходятся либосовсем трезвыми магами, либо принцами. А то и вовсе черт-те чем. Как и этиженщины...

Он внезапно умолк, голова его втянулась в плечи, а спиначуть сгорбилась. Первый пил тоже молча, Я повернулся, взглянул на женщин. Мнепочудилось или нет, но на кратчайший миг сквозь облик одной из них словно быпроглянул мужчина со злым лицом и глубоко запавшими глазами. Видение тут жеисчезло, женщина зазывно смеялась, показывая белые мелкие зубки и алый зовущийрот. Ее доспехи, не крупнее моего кулака, неведомыми путями держались на сочномнежном теле, скрепленные тонкими ремешками из сыромятной кожи, что толькоподчеркивало шелковистость кожи и ее уязвимость.

Я зябко повел плечами, начиная чувствовать, что в этойатмосфере безудержной пьянки, веселья, песен, ора идет и своя тайная жизнь, ажаркий воздух пропитан не только зовущим запахом жареного мяса и печеной рыбы,но и магией, у пола струятся потоки черной злобы и коварства, под невидимыми вклубах пара и дыма балками плавают возвышенные мечты суфиев, иногда по корчмепроносится энергетический заряд вспыхнувшего спора,

Слегка насытившись, я уже начал ощущать некое шевеление нетолько внизу, но и в голове, крови теперь хватает на все с избытком, дажедумать можно, довольно взрыгнул, поинтересовался:

– Слышь ты, лохматый... Как вообще-то я сюда попал?

Бородатый посмотрел искоса, он беседовал с другим, тоже бородатым,но степенным, пожившим, неспешным и благодушным, как бывает благодушен человек,много повидавший, разочарованный в человечестве, но не в отдельных людях.

– Вообще-то меня зовут Большая Чаша, – напомнилон. – Если хочешь поссориться, только скажи. Даже мигни. Сразу получишь влоб так, что твои эльфячьи ухи отпадут.

Я пощупал уши, вроде бы все те же, ответил мирно:

– Да нет, я не хочу ссориться. Я варвар среди тех, ктовстречал у ворот города, но среди этого... гм... люда, я беленькая овечка. Ипушистая. А логик из меня, как вижу, вовсе ни в дугу, ни в феодальную армию.Просто мне в самом деле хочется знать...

Его панцерный собеседник, похожий не то на кистеперую рыбу,не то на динозавра, сказал мирным ангельским голосочком:

– Витим, ты ж видишь, ему хочется знать! Уже почтичеловек. Скажи ему. Он же сюда пришел, а не в замок.

– В замок еще пойду, – предупредил я. – Я имдал время, так сказать, ковры постелить. Да и показалось, что в корчме всегдабольше знают, что на свете творится.

Они переглянулись, я уловил на их лицах сдержанноеодобрение. Бородач, который Большая Чаша, сказал, морщась:

– Всегда найдется какой-нибудь дурак или любопытный,что играет с запрещенными заклинаниями. Ну и откроет ворота в другой мир,другие измерения... Но есть и колдуны, что нарочито вытягивают определенныхлюдей из вашей эпохи.

– Каких людей?

– Определенных, – повторил Витим со страннойноткой в голосе, которую я не смог сразу понять. – Сперва косяком шливетераны корейской войны. Американцы, естественно. Потом хлынули героивьетнамской войны. Ну, тем самые, которым после войны делать стало нечего. Какводится, разочарованные во всем, зато умеющие владеть всеми видами оружия,обученные выживанию... Ну, понятно. Потом что-то произошло в другом месте, как саранчахлынули так называемые «афганцы». Наконец появились и совсем новые, прямо счеченской...

Я обвел мутным взором стол, оба жрут что-то вяло,интеллигентность не позволяет хапать как все люди, поинтересовался грозно:

– А зачем нас вызывают?

Большая Чаша удивился:

– Конечно же, для свершения подвигов!

– Каких?

– Героических, естественно. Которых здесь никто иникогда... Судьбы трех миров повиснут на лезвии твоего меча! А такжекоролевств, царств, империй, Добра и Зла, А то и всей вселенной. Надо будет, естественно,пройти через земли, где уже царствует Зло, потом через земли, где оно давноцарствует, а потом что-то добыть и вынести из земель, где Зло вовсе родилось, игде каждый камешек – зло.

Он почесал в затылке. Большеног, у которого лба вовсе невидать, а красные вывернутые ноздри на полморды, пробормотал:

– В старых записях говорится о герое, который гораздораньше этих... корейцев, вьетнамцев, афганцев. Он и протоптал сюда дорогу!..Отважный был мерзавец.

– Это знаменитый Сухов? – спросил почтительно бородач. –Тьфу, Гусев?

Большеног жутко раздвинул пасть в улыбке, не приведи небоувидеть как это чудовище смеется, так улыбаются давним и не совсем приличнымвоспоминаниям: