— Дэннис, я не могу помешать ему, — прошептал он. — Иногда ячувствую себя так, будто меня даже нет совсем. Помоги мне, Дэннис. Помоги мне.

— Лебэй там? — спросил я.

— Он всегда здесь, — простонал Эрни. — О Боже, всегда!Кроме…

— Машина?

— Когда Кристина… когда она ездит, он в ней. Это время,когда он… он…

Эрни замолчал. Его голова упала на грудь, свесившаяся челказакрыла лоб и лицо. А потом он начал кричать тонким голосом, колотя кулаками постоявшей сзади машине:

— Уходи! Уходи! Уходи-и-и-и-и-и!

Его тело забилось в судороге, но он все еще стоял на ногах.

Я подумал, что он сейчас победит этого старого поганогосукиного сына. Но когда он поднял голову, то на меня посмотрел Лебэй.

— Послушайся своего друга, мальчик, — сказал он. — Уходи ине мешай мне. Может быть, я не трону тебя.

— Приходи сегодня вечером в гараж Дарнелла, — хриплопроговорил я. У меня в горле было сухо, как в пустыне. — Мы поиграем. Я приведуЛи. Ты приведешь Кристину.

— Я сам выберу время и место, — сказал Лебэй и ухмыльнулсягубами Эрни Каннингейма. — Ты не будешь знать, когда и где. Но когда придетвремя… тогда ты все узнаешь.

— И все-таки подумай, — почти небрежно проговорил я. —Приходи вечером в гараж, или я и она завтра все расскажем.

Он снисходительно засмеялся:

— И где вы после этого окажетесь? В психушке?

— О, сначала нас никто не будет воспринимать настолькосерьезно, — сказал я. — Уверяю тебя, если в наши дни кто-нибудь будет говоритьо демонах и призраках, то его не сажают тотчас же в сумасшедший дом. Ты отсталот времени. Сейчас очень многие верят в такие штуки.

Он все еще ухмылялся, но глаза с подозрением прищурились.Мне даже показалось, что в них промелькнула искорка страха.

— А главное, ты не знаешь, сколько людей подозревают, чточто-то происходит не так.

Его ухмылка медленно увяла. Конечно, он и сам понимал это.Но, возможно, не мог остановиться: убийства стали его привычкой.

— Ведь ты никуда не можешь деться от машины, — добавил я. —Ты знал это и поэтому с самого начала планировал использовать Эрни — хотя слово«планировал», разумеется, к тебе не подходит, потому что ты никогда ничего непланировал. Разве я не прав? Ведь ты просто следовал своей интуиции.

Он как-то неопределенно хмыкнул и повернулся, намереваясьуйти.

— Тебе и вправду нужно хорошенько подумать. — крикнул я ему.— Отец Эрни о многом догадывается. Мой тоже. Я полагаю, где-нибудь должен бытьполицейский, который сейчас интересуется обстоятельствами гибели Дженкинса. Ивсе это ведет к Кристине, к Кристине и еще раз к Кристине. Рано или поздно онапопадет под пресс на заднем дворе гаража Дарнелла.

Он вновь повернулся ко мне, в его глазах я прочиталсмешанное выражение ненависти и страха.

— Мы будем говорить, и сначала над нами будут смеяться. Но уменя есть два гипсовых слепка, подписанных рукой Эрни. Одна подпись сделанатвоим почерком. Я отнесу их в полицию, и там их отдадут в криминалистическуюлабораторию. За Эрни начнется слежка. За Кристиной тоже. Ты хочешь, чтобы тебяснимали на кинопленку?

— Сынок, ты можешь не беспокоиться обо мне. Но его глазаговорили нечто другое. Он явно был задет.

— Все так и будет, — сказал я. — Люди только внешнерассудительны и рациональны. Они бросают соль через левое плечо, не ходят подлестницей и верят в жизнь после смерти. Раньше или позже — скорее раньше, чемпозже — кто-нибудь превратит твою машину в изувеченную консервную банку. Можетбыть, это сделает какой-нибудь фанатик, но тебе от этого не будет легче. Могупоклясться, что ты исчезнешь вместе с ней.

— Только после тебя, — произнес он.

— Сегодня вечером мы будем в гараже, — сказал я. — Если тыуверен в себе, то справишься с нами. Ты не много выиграешь, но получишь времядля передышки… и для того, чтобы уехать из города. Но я не особенно верю в твоюудачу. Дело зашло слишком далеко. Мы избавимся от тебя.

Я проковылял к «дастеру» и сел в него. По пути я несколькораз споткнулся и, думаю, произвел на него то впечатление, которого добивался. Онбыл взбешен и видел мою уязвимость. Но оставалось сделать еще одну вещь.

Я захлопнул дверцу машины и, улыбнувшись, посмотрел ему вглаза.

— Она великолепна в постели, — проговорил я. — Но я рад, чтоты никогда этого не узнаешь.

Взревев от ярости, он бросился ко мне. Я поднял стекло инажал на защелку двери. Затем не спеша завел двигатель. Он колотил руками поокнам. Его лицо было и безобразно, и ужасно. Эрни исчез совершенно. Охватившаяменя печаль была глубже всех страхов и слез, но я сохранил на губах прежнююоскорбительную усмешку. Затем я медленно поднял кулак с вытянутым вверх среднимпальцем.

— Ты козел, Лебэй, — сказал я и, вырулив со стоянки, оставилего в том состоянии бешеной ярости, о котором говорил его брат.

Я проехал больше четырех кварталов, а потом был вынужденостановить машину. Меня трясло от озноба. Не помогал даже включенныйобогреватель. Вместе с судорожными выдохами из горла вырывались всхлипы. Ярастирал себя кулаками, но мне казалось, что я уже никогда не согреюсь. Этолицо, это ужасное лицо, и Эрни был заживо похоронен где-то под ним. «Он всегдаздесь, — сказал Эрни. — Кроме…» Кроме каких случаев? Конечно, кроме техслучаев, когда Кристина ездила сама. Лебэй не мог быть сразу в двух местах. Этобыло выше его возможностей.

Когда я снова был в состоянии нажимать на педали и крутитьбаранку, то взглянул в зеркало и увидел слезы на своих щеках. Я даже не знал,что плакал.

Без четверти десять я подъехал к дому Джонни Помбертона.Джонни оказался широкоплечим малым в меховой телогрейке и зеленых резиновыхсапогах. Его старая замусоленная шляпа чуть не свалилась с затылка, когда еевладелец посмотрел на серое небо.

— По радио обещали сильный снегопад. Я не был уверен, что тыприедешь, парень, но на всякий случай пригнал ее сюда. Как она тебе нравится?

Рядом с небольшим деревянным домом Джонни Помбертона онавыглядела, как самый диковинный агрегат из всех виденных мною в жизни. Слабый,не очень приятный запах исходил из того места, где она стояла.

Когда-то давно, в начале своей карьеры, она былаземлеснарядом или чем-то в таком роде. Теперь в ней было всего понемногу.Единственная определенная вещь касалась ее размеров: она была очень велика.Верх передней решетки находился на уровне головы высокого мужчины. Кабина наней выглядела, как скворечник. Со своими сдвоенными огромными колесами онамогла сойти за тягач и одновременно за цистерну для топлива.