– Мы либо идем в огонь, либо становимсялегендой, – сказал ему тогда тот, кто принес эту весть.

Потом до Армана доходили слухи о царящем в Риме хаосе, омножестве претендентов на главенство в обществе, которые, надев черныекапюшоны, вступали в борьбу между собой. И вдруг все словно куда-то исчезли.

С 1700 года он не получал из Италии ни одного известия.Около полувека Арман не находил в себе сил и не видел достаточной стойкостидуха в тех, кто его окружал, чтобы устроить настоящий шабаш. И все это время онне переставая думал о старом Мастере, видел во сне Мариуса, одетого в нарядныйкостюм из красного бархата, вспоминал полный его прекрасных картин дворец вВенеции – и ему становилось страшно.

Потом появился новый вампир. Взволнованные подданныепримчались в подземелье под кладбищем Невинных мучеников, чтобы рассказать емуо новом вампире, который носит подбитый мехом плащ из красного бархата,безбоязненно входит в храмы, убивает тех, на ком есть распятие, и посещаетместа света. Красный бархат!.. Он понимал, что это всего лишь совпадение, и темне менее едва не лишился рассудка. Ему казалось, что это нанесенное лично емуоскорбление, и мысли об этом вампире причиняли Арману невыносимую боль.

Потом появилась женщина. Созданная новым вампиром красавицас волосами, напоминающими львиную гриву, и такая же сильная, как ее сын.

Вот тогда он и вышел из подземного склепа во главе членовобщества вампиров, чтобы уничтожить нас так же, как когда-то, много вековназад, в Венеции существа в черных капюшонах уничтожили Мастера и разрушили егожизнь.

Но он потерпел поражение. Он надел на себя украшеннуюкружевами и расшитую золотом одежду. Его карманы были набиты монетами. Разумнаполнился образами и картинами из тысяч прочитанных книг. Он был до глубиныдуши потрясен тем, что ему пришлось увидеть в местах света, в огромном городе,который называется Париж, и в ушах его вновь звучали слова, которые когда-тошептал ему Мастер: «Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме этого. Номиллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен никому изсмертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд – вечный ибесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира».

– Я так и не сумел постичь обещанное, – сказалАрман. – Земля словно отказалась от меня. А вы, Лестат и Габриэль,напоминаете мне те образы, которые лазурью, кармином и золотом рисовал мойстарый Мастер.

Он продолжал неподвижно стоять в проеме двери, обхватив себяруками и глядя прямо на нас. И я услышал безмолвно обращенный к нам вопрос:

«Что можете вы узнать от меня? Что я могу вам дать? Все мыизгнанники Бога. И передо мной не простирается Путь Дьявола, и не звучат в моихушах колокола ада!»

Прошел час. Быть может, больше. Все это время Арманпродолжал сидеть возле камина. С лица его давно исчезли следы нашей драки. Всвоей неподвижности он казался хрупким, как пустая скорлупа.

Сидящая чуть наискось против него Габриэль тоже не сводилаглаз с огня. Она не проронила ни слова, и ее задумчивое лицо выгляделоизможденным и усталым. Я не мог понять, о чем она думает, и это причиняло мнеболь.

А сам я думал о Мариусе. Мариус… Мариус… вампир, рисовавшийкартины в мире живых и отражавший в них жизнь этого мира. Триптихи, портреты,фрески на стенах его дворца…

И никто в этом реальном мире никогда и ни в чем незаподозрил его, на него не устраивали охоту и его не изгоняли из общества. Носвора демонов в черных капюшонах пришла, чтобы сжечь его картины. Те, кто, также как и он, были наделены Темным Даром. Интересно, называл ли сам он этот дарТемным? Они пришли и заявили, что он не имеет права жить и творить средисмертных.

Перед моими глазами возникла маленькая сцена театра Рено, ия увидел, как стою и пою на этой сцене, а потом пение перерастает воглушительный рев. Никола назвал мое пение «великолепным». А я ответил ему, чтовсе это ничтожно и не более чем пустяк. И этим своим ответом словно влепил емупощечину. В своем воображении я услышал то, что он тогда не произнес: «Позволь мнеполучить то, во что я могу верить. Сам ты не сделаешь это никогда».

Триптихи Мариуса украшают соборы и монастырские часовни,дома богатых людей в Венеции и Падуе. Вампиры никогда бы не осмелились войти вэти святые места, чтобы сорвать их со стен. А потому они должны висеть там ипоныне. Они существуют где-то, и, возможно, на них даже стоит его подпись.Изображения выписаны до мельчайших деталей – это поистине шедевры, созданныевампиром, окружавшим себя смертными учениками и осмелившимся иметь юного любовника,кровь которого он, быть может, понемногу пил, прежде чем в одиночествеотправиться на охоту.

Я вспомнил ночь в деревенском кабачке, когда мне вдруготкрылась вся бессмысленность жизни, и беспредельное отчаяние, пронизывавшеевесь рассказ Армана о его жизни, показалось мне бездонным океаном, в котором ямог утонуть. Это было намного страшнее, чем рухнувшие опоры разума Ники. Тривека абсолютной тьмы и безнадежной пустоты…

Если этот сидящий у камина прелестный ребенок сзолотисто-каштановыми волосами заговорит вновь, из уст его может политьсячернильная чернота, способная затопить весь мир.

Да, именно так и могло бы случиться, если бы не тот, ктосыграл решающую роль в его судьбе, венецианский художник, еретик, осмелившийсяпридать великое значение тому, что он изображал на своих картинах, – а вего намерениях я не сомневался, – которого существа, нам подобные,избранники сатаны, превратили в пылающий живой факел.

Видела ли Габриэль во время рассказа Армана эти картины также отчетливо, как видел их я? Стояли ли они перед ее глазами так же, как иперед моими?

Мариус каким-то образом проник в мою душу и отныне останетсятам навсегда, равно как и демоны в черных капюшонах, которые превратили великиекартины в ничто.

Чувствуя в груди тупую боль, я размышлял над тем, чторассказывали странствующие вампиры: что Мариус жив и что его видели в Египте иГреции.

Мне очень хотелось спросить у Армана, возможно ли, что этобыло правдой… Но мне показалось, что такой вопрос будет бестактным с моейстороны.

– Старая легенда… – прошептал он словно про себя имедленно, не отрывая взгляда от огня, продолжил: – Легенда, пришедшая издревности задолго до того, как они разрушили нашу жизнь.

– А если это не так? – отозвался я, в то время какперед моими глазами проходили видения: я вновь видел множество картин настенах. – Быть может, Мариус жив.