Я обхватила Лондона руками и ногами, прижалась самымиинтимными местами к твердости, все еще скрытой одеждой. Он снова всхлипнул, идыхание его было горячо у меня во рту. Я думала, он прервет поцелуй, но онцеловал меня все сильнее, нажимая, проникая, и я отвечала на поцелуй, посылаяязык меж остриями клыков, и места там было больше, будто рот у него был шире,чем у Жан-Клода. Это была почти ясная мысль, и я, быть может, вспомнила бы, чтозабыла, но Лондон впился мне в губы, целуя меня яростно, губами, языком изубами, и от ярости поцелуя яростнее стал питаться ardeur. Сладкая соленостькрови наполнила мне рот, я поняла, что кто-то из нас порезался об его клыки.Дал бы он мне время подумать, я бы, может, даже поняла, кто, но времени он мнене дал. Сжав мне грудь ладонью, он оторвался от моих губ, прижал рот к груди,присосался резко и сильно, языком теребя сосок. Я вскрикнула, замолотила рукамии ногами по кровати, разводя их, чтобы он сдвинулся на ту долю дюйма, чтопозволит ему сосать меня сильнее и быстрее, прижимаясь клыками в обещании или вугрозе.

Он вскрикнул, почти взвыл от желания и укусил меня, погрузивклыки в грудь. Я с криком рухнула в оргазм, и только вес его тела не дал мнеслететь с кровати.

Он приподнялся, губы его окрасились моей кровью. Глазатонули в черном огне, полные его собственной силой. Он снова прижался губами кмоим губам, но тело с меня приподнял. Вкус собственной крови сладким металломотдался у меня во рту, я пыталась притянуть Лондона к себе обратно, но толькорот его касался меня. Когда он снова на меня лег, штаны на нем былирасстегнуты, и вся эта твердая длина прижалась к моему голому телу, и отощущения я оторвалась от поцелуя и вскрикнула снова.

Он приподнялся на руках, изогнулся, чтобы войти. Я толькоувидела, как он мелькнул, а потом вбился в меня, и тогда мой взгляд оторвалсяот тела, упал на нависшее надо мной лицо. Глаза расширились, утопая ввампирском пламени, и что-то было в них отчаянное. Он вошел в меня до упора, покане осталось места, и застыл надо мной. Застыл, вбившись в меня до конца,смотрел на меня в упор. Лицо его исказилось от голода, похоти, но под всем этимглубоко был страх. Вот этот взгляд я помнила. Он наркоман, пристрастившийся кardeur'у! Вот черт.

– Лондон, Лондон, – сказала я, – прости меня…

Он стал из меня выходить, я думала, он собирается прекратитьэто. Но он вышел немного, потом вбил себя опять, и стал меня иметь, иметь изовсех сил. Я глядела на себя, вниз, и видела, как он входит и выходит из меня, игде-то в процессе я кончила. Кончила с воплем, раздирая на нем пиджак, пытаясьнайти кожу, чтобы в нее вцепиться, но слишком много было на нем одежды. Онвызвал у меня оргазм, и ardeur питался этими волнами наслаждения, ощущением,как он входит и выходит, звуком его изменившегося дыхания. Лондон приподнялменя, в последнюю минуту, приподнял и посадил себе на колени, все еще внутрименя. Посадил на себя, и я обвила его руками и ногами, чтобы удержаться. Онснова сел на кровать, продолжая входить и выходить, но уже не так резко притакой позе, не так глубоко. Я глядела в упор ему в лицо, запустив руки вкороткие кудрявые волосы на затылке. Лицо его стало бешеным, ритм поменялся, онзапустил руки мне в волосы, удерживая меня, и мы смотрели в глаза друг другу. Споследним отчаянным толчком он кончил и я вместе с ним снова. Я орала, и у менябы запрокинулась голова, если бы он не держал меня, заставляя смотреть в глазасебе. Тело его дергалось во мне спазмами, и я не могла отвернуться, не могла невидеть его наслаждения и боли.

Рука его отпустила мои волосы, и он обнял меня, обнял уже небешеными – ослабевшими руками. Сердце его стучало у моей груди, и частым, оченьчастым было свистящее дыхание. Он теперь прижимался ко мне бережно, и я обнялаего в ответ. Он дал мне все, что мог. Он дал мне питаться. Дамиан очнулся, ячувствовала это. Лондон помог мне его спасти, но сейчас, держа его, ощущаящекой грохочущий пульс, я подумала, какой ценой он это сделал. Чего стоило этомужчине, которого я обнимаю сейчас?

Когда у Лондона пульс пришел в норму, он осторожно посадилменя на кровать и попросил у Жан-Клода разрешения воспользоваться ванной, чтобыпривести себя в порядок. Жан-Клод разрешил. Лондон снял полуспущенные штаны иоказался голым снизу, но рубашка и пиджак достаточно прикрывали его сзади.Спереди он оттянул рубашку рукой, чтобы не запачкать, а штаны волочились за нимв другой руке. Ни на кого не глядя, он вошел в ванную и закрыл за собой дверь.

Молчание наступило такое громкое, что я слышала шумсобственной крови в ушах.

Я знала, что вампиры могут быть недвижны и тихи, будто ихтут вообще нет, но только сейчас я поняла, что у ликантропов есть собственныйвариант такой неподвижности. Конечно, народу в комнате осталось меньше, чембыло в начале. Как будто все постарались удрать раньше, чем началисьнеприятности. Тоже мне, телохранители.

Хотя, надо признать, я не особенно разглядывала, кто тамостался по углам. Может, все они здесь, жмутся друг к другу, шарахаясь отзлобного большого суккуба, чтобы не схватил.

Жан-Клод шевельнулся первым, как будто отключили паузу втелевизионной программе. Он пошевелился, и все остальные тоже задышали,задвигались. Послышался негромкий гул голосов. Жан-Клод помог встать Реквиему,свалившемуся, очевидно, на пол. Наверное, ушел с кровати во время нашего сЛондоном небольшого… завтрака. И я сама услышала свой мысленный ядовитыйкомментарий: «Так это теперь называется».

Реквием крепко вцепился в руку Жан-Клода и говорил что-тотихо и настойчиво, будто хотел сказать что-то важное.

– Дамиан идет.

Я повернулась на голос Натэниела. Мика помогал емувзобраться на кровать. Натэниел растянулся возле меня, мигая лавандовымиглазами в потолок, будто еще плохо видел. Насчет Дамиана он был прав – яощущала, как он идет по коридору от зала гробов, где проводил дни. Черезнесколько минут он должен был уже подойти, так что я обернулась к Натэниелу исказала:

– Больше никогда так не делай.

– Не пытаться спасти Дамиана? – попытался онпошутить, но я шутку не приняла, тронула его за щеку:

– Натэниел, не надо шутить.

Он потерся об меня щекой.

– Ты нас спасла.

У меня перехватило горло, но черт меня побери, если ясегодня опять заплачу.

– Едва-едва смогла, и ты это знаешь.

Мика положил руки нам обоим на плечи, стиснул, будто мыссорились, и он решил нас встряхнуть. По лицу было видно, как он был испуган,никаких слов не надо было.

Реквием подобрал с пола плащ, завернулся в него и направилсяк выходу. Не оглядываясь. Может, он понял наконец, что он – не пища. Хотелосьнадеяться, потому что так в моей жизни будет меньше сложностей, а не больше.

Римус подошел к Жан-Клоду, вытянулся и чуть было не отдалчесть, но спохватился вовремя. Старые привычки нелегко умирают. И голос у негобыл военный, солдатский голос.