Я смотрела на него, и по-прежнему до меня доходили толькослова.

Он сжал мне руку, сильнее, еще сильнее, до боли, но даже больбыла далекой.

– Анита, я в этом буду не виноват. Если ты сумеешьсовершить это чудо и освободиться от всех нас, ты убьешь Дамиана. И я не станупотом слушать оправдания, что ты не поняла. Я не приму на себя такую вину.

Он был зол, но и злость его не доходила до меня, и я былаэтому рада. Его злость перестала быть моей. Я могла отрезать его от себя,отрезать их всех.

Голос Мики с другой стороны:

– Разрушение триумвирата не отменит того факта, что тыбеременна, Анита. Тебе все равно еще надо в больницу к двум часам. Это неотменяется.

Я посмотрела на него, хотя на это, кажется, бездна времениушла.

– Зато уйдет ardeur.

– Ты в этом уверена? – тихо спросил он.

Голос Жан-Клода:

– Если честно, я не знаю, исчезнут ли дары и проклятия,полученные тобой от вампирских меток, если разрушится триумвират. Они могутуйти и оставить тебя такой, как ты была, когда мы встретились, одинокой иукрытой от опасностей в собственном теле, если это твое желание. Или какие-тоспособности у тебя могут остаться, но ты потеряешь помощь… – он запнулся,потом закончил: – …всех нас в своей борьбе с ardeur'ом.

Я повернулась к нему, к его лицу, все еще расплывающемуся вглазах, будто у меня мозги еще не совсем хорошо работали.

– Ardeur уйдет, – прошептала я.

– Я просто не знаю, что случится, потому что то, что тыделаешь сейчас, вообще невозможно. Только истинная смерть должна быть способнаосвободить тебя от моих меток. Поскольку такой попытки никогда никто не делал,я не знаю, каким будет ее исход.

Голос его был ровен, пуст, будто о чем-то незначительном.

Я попыталась подумать над его словами, но даже мысли быливялыми. Что это со мной не так? Я в истерике, вот что не так.

И только пришла эта мысль, как я стала успокаиваться. Лучшемне не стало ни на капельку, но вернулась способность мыслить. Это уже улучшалоситуацию. Я подумала об освобождении от ardeur'а, и эта мысль мне понравилась.Я подумала насчет освобождения от меток Жан-Клода и всей этой метафизическойнеразберихи. Моя жизнь снова будет принадлежать мне, и это тоже звучало хорошо.Подумала, что в моем теле буду только я, как Жан-Клод сказал. Только я, одна,снова. Одна снова. У меня случился миг почти восторженной ностальгии по прежнейжизни, когда я еще не набрала столько народа. Мысль о приходе в пустой дом неказалась ужасной, она казалась… отдохновенной.

Мика прикоснулся к моему лицу, повернул снова к себе.Наконец-то я его ясно видела, и кошачьи глаза стали очень, очень серьезными.

– Ничто из того, что случилось, не стоит того, чтобы занего умирать, Анита.

Я подумал, что он о Дамиане, потом сообразила, что нет. Я нетолько потому похолодела, что хотела разорвать триумвират. Это был единственныйспособ освободиться: один из нас должен умереть. Могла ли я вырваться насвободу? Может быть. Умерла бы при этой попытке? Может быть. Такая мысль должнабыла меня пугать, но не пугала, и вот это пугало. Звучит глупо, сама понимаю,но меня пугала не мысль, что могу умереть, а мысль о том, что эта мысль меня непугает. Глупо, но правда.

Нет, я должна получше действовать, Иисус, Мария и Иосиф!Должна.

Ричард обнял меня крепче, все свои шесть с лишним футовтепла и мускулов обвил вокруг меня.

– Анита, пожалуйста, не надо, не делай этого!

Очень теплым было его дыхание у меня на волосах, почтигорячим.

Я посмотрела на него, на его лицо в дюймах от моего. Глазаего были полностью карими, полны теплоты, заботы, эмоций.

– Ты будешь свободен.

Он покачал головой:

– Не настолько сильно я хочу свободы.

– Правда?

– Слишком высокая цена. Не покидай меня – вот так.

Он прижал меня поближе, отросшие волосы щекотали мне лицо. Язарылась в теплый, сладкий аромат его шеи, но знала, что это ложь.

Я прижималась к нему, тесно и близко, как только могла,лицом зарывалась в теплое сильное тело, и это было чудесно, это было такправильно, но я знала, что все совсем не так. Слишком мы оба упрямы, чтобы такбыло.

Я снова плакала, и не очень понимала, почему. Выплакиваласвои горести в теплоту его шеи, все «могло быть», «надо было», «было бы»…Обертывалась вокруг него, рук, ног, всего, цеплялась за него, льнула и рыдала.

Чья-то рука гладила мне волосы, голос говорил:

– Ma petite, ma petite, опусти щиты, впусти нас снова.

Я повернула голову на голос, цепляясь за Ричарда. Взглянулав это лицо, в эти полночно-синие глаза. Он гладил мне щеку, и этого было мало.Что уж я там с собой ни сделала, но огородила себя плотной стеной. Поскольку яне пыталась сделать это целенаправленно, то сейчас не знала, как сделать, чтобыэтого не было. Как сделать, чтобы не было произошедшей аварии?

Я попыталась объяснить это так:

– У меня голова ослепла. Я ничего не чувствуюметафизического. Я не хотела вас всех отрезать.

Теперь я знала, что я переживу то, что сделала, а остальные?Я потянулась к Дамиану – даже когда он лежал в гробу мертвый, я его ощущала,могла ощутить. И ничего. Страх захлестнул меня волной, и вся теплота, что яснова обретала, хлынула прочь на этой волне страха.

Я схватилась за полу Жан-Клода:

– Не чувствую Дамиана! Совсем, совсем не чувствую!

– Надо взломать твои щиты, ma petite. Надо вновьпробудить твои силы.

– Да, – кивнула я.

– Я твой мастер, Анита, и самые мои метки держат меняза твоими щитами. У нас мало времени, чтобы помочь Дамиану. Я бы попросил тебяпозволить Ашеру и Реквиему помочь тебе сломать щиты.

– Не понимаю.

– У меня нет времени объяснять, но это не важно насамом деле, кто из нас разобьет эти новые и более мощные стены, важно лишьразбить их. Тогда твоя сила выйдет на свободу и найдет Дамиана.

Я хотела спорить, но пустота на том месте, где был Дамиан,напугала меня. Я кивнула:

– Делай.

– Сперва ты должна снять крест.

Я не стала спрашивать, откуда он знает, что на мне крест.Реквием опустил меня немного, чтобы я смогла руками расстегнуть цепочку.Жан-Клод отступил, недалеко, но достаточно, чтобы не дотронуться до него нечаянно.Я опустила крест с цепочкой в подставленную ладонь Ричарда.

Когда его рука сомкнулась на кресте, я встретилась с нимвзглядом.