Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дамиан тебе что-то успокаивающее шепчет в уме,Анита? – спросил Ашер все еще дразнящим легкомысленным тоном, под которымчувствовалось стальное острие.
– Ты знаешь, что требование тотальной честности бываетпросто другим способом быть занозой в заднице, – ответила я.
Ашер посмотрел на меня глазами цвета зимнего неба.
– Знаю.
– То, что ты сейчас делаешь – это твой способ злиться,не показывая злости, поддразнивать с виду невинно, а по сути – укусить.
Он обвил стойку руками, распустив волосы, чтобы они прикрылиизуродованную половину лица. Старый фокус, который он редко применял, когдабыли только я и Жан-Клод. Он представил всей комнате безупречный профиль вобрамлении сияющих золотых волос.
– Я разве злюсь? – спросил он приятным голосом.
– Да, – ответила я уверенно. – Вопрос тольков том, на что ты злишься.
– Я не согласился, что я злюсь.
Но он продолжал показывать миру только этот совершенныйпрофиль, выставляя себя в самом выгодном свете. Он был красив так, что духзахватывало, но я начала ценить его лицо полностью, со всеми недостатками, кудабольше, чем эту миловидность злости. Такое представление означало, что он не всвоей тарелке – или пытается нас к чему-то склонить. Ашер редко строил глазкибез дополнительной причины. Иногда это была прелюдия к сексу, порой он простодобивался улыбки, но в других случаях… в общем, не доверяла я такому егонастроению.
– Ашер хочет, чтобы я знал, на ком ты кормилась, а тыне хочешь. – Ричард решил покончить с обиняками.
Я опустила голову. Дамиан приложился губами к костяшкам моихпальцев – это был не совсем поцелуй. Мне только надо было открыть глаза, чтобыувидеть его лицо. Он смотрел на меня, и в глазах его было не сочувствие, асила, самообладание. «Ты это можешь, – казалось, говорили егоглаза, – можешь, потому что должна». И он был прав.
Я посмотрела на Ричарда, подумала, не поднять ли простыню иприкрыть груди, но все, кто остался в комнате, их уже видели. Скромность неизбавит меня от реакции Ричарда на мое новое завоевание.
– Кто это был? – спросил он.
Я повернулась к Ашеру:
– Ты мне сегодня говорил, будто сожалеешь, что поставилсвои задетые чувства выше моей беды. Ты извинился, попытался как-то загладить.Это и есть цена твоих извинений, Ашер? Час угрызений совести – и снова тыведешь себя по-сволочному?
Глаза его полыхнули гневом, его сила потекла по мне холоднымветром. Но он подавил ее, проглотил, и силу, и гнев, и повернулся ко мнеприветливым, пусть и непроницаемым лицом.
– Я только могу еще раз извиниться, ma petite, тыабсолютно права. Это был срыв.
Он отступил от кровати, размашисто поклонился, зацепив полконцами волос. Потом выпрямился демонстративно, будто оправляя рукой плащ.
– И отчего ты срываешься? – спросила я.
– Честно?
Я кивнула, не очень понимая, хочется ли мне полнойчестности.
– Потому что моим любовником он не будет никогда.Твоим, но никогда нашим общим.
Сперва я не сообразила, кто это «он», о котором идет речь.Недоумение, очевидно, отразилось у меня на лице, потому что он сказал:
– Видишь, ma cherie, это оно и есть, exactement. Моислова могут относиться к стольким из твоих мужчин, что ты даже не можешь сказать,о ком я.
Снова Дамиан сжал мне руку – не знаю, чтобы мне было легчеили ему. Дамиан несколько гомофобен, а носителей этой фобии соседство Ашера неслишком успокаивает.
– Ты хочешь сказать, что злишься за мой подбор мужчин,за то что я все время выбираю не бисексуальных?
Ашер на миг задумался, потом кивнул:
– Да, наверное. Вряд ли я бы сообразил, если бы ты неспросила прямо, но наверное, поэтому я и злюсь. – Он посмотрел наЖан-Клода: – Как он не приходит ко мне из страха, что ты его покинешь, так и яне иду к другим из страха, что для него это будет повод еще сильнее меняотдалить.
– Мы согласились отложить эту дискуссию напотом, – сказал Жан-Клод таким ровным и пустым голосом, какого я от негоеще не слышала.
Ашер кивнул:
– Я думал, что могу подождать, но меня душатнесказанные слова, Жан-Клод. – Он показал на Ричарда. – Но при нем мытоже должны быть осторожны. Отпугнуть его – это не годится. Ведь нельзя же намему говорить, что он нам кажется красивым?
– Ашер, – начала я, но Мика меня опередил:
– Когда приехавшие мастера покинут наш город, и мыбудем знать, что делать с ребенком, тогда все сядем и обсудим твои… трудности.
– Не сядем и не обсудим, – сказал Ашергорько, – потому что будет очередной кризис и очередная причина отложитьразговор.
– Даю тебе слово, что Натэниел, Анита и я сядем с тобойи обсудим. За остальных обещать не могу.
Ашер обратил ко мне морозно-голубые глаза.
– Он говорит от твоего имени?
– Говорит, – кивнула я.
Ашер обернулся к Жан-Клоду:
– А ты, мастер?
В последнем слове прозвучал явный сарказм.
– Я не стану во всем связывать себя словом Мики, но вэтом я согласен. Мы все обсудим детально, если только ты согласишься какое-товремя не поднимать эту тему.
– Твое слово, – сказал Ашер.
– Мое слово.
Ашера как-то отпустило, будто энергия высвободилась. Вкомнате стало светлее, и дышать легче.
– Я буду вести себя прилично. И спасибо тебе, Мика.
– Не благодари, Ашер. Ты входишь в жизнь Аниты. Если мыхотим, чтобы у нас получалось, надо друг с другом говорить.
– Всегда идеален, да? – спросил Ричард, и уже егозлость подняла жар в комнате.
– Нет! – вмешалась я. – Хватит ссор. И пока ясегодня не съезжу к доктору, здесь каждый будет вести себя, черт побери, каквзрослый. Это ясно?
У Ричарда хватило такта смутиться. Он кивнул.
– Постараюсь. Унаследовать твой характер – эточертовски затрудняет не беситься каждый раз. – Он слегка засмеялся. –Если это лишь тень того, как все время злишься ты, я восхищен, что ты не сталаубивать всех подряд. Такая ярость – это что-то. – Он посмотрел на меня, исотни эмоций были у него в глазах. – Ты мне когда-то сказала, что твойгнев – это как мой зверь, и я тебе не поверил. Сказал, что твой гнев с моимзверем и в сравнение не идет, что ты не знаешь, о чем говоришь. Я ошибся. ОГосподи, Анита, сколько же в тебе ярости!
– У каждого свое хобби, – ответила я.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Ты должна научиться сдерживать гнев, Анита. Если тебедействительно предстоит перекинуться, то сперва надо научиться им управлять.