– Я жду тебя, малыш…

Образ Вларики растворился в окружающем мире, оставив лишь невыносимую боль в голове.

– Эй! Ты вообще меня слышишь?

Пёс с трудом заставил себя вернуться к реальности. Он скорчился на земле, сжав голову руками, а перед ним, опустившись на одно колено, стоял Илен и с нешуточной тревогой разглядывал его.

– Ты меня слышишь?

– Ч-что? – Пёс скользнул малоосмысленным взглядом по парню и попытался встать, но не смог – он будто превратился в тряпичную куклу с ватными руками и ногами.

– Пойдём, я отведу тебя в дом, – предложил Илен.

– Зачем?

– Ты порезался об осколки, надо перевязать руки. И ты явно не в себе.

Пёс посмотрел на свои окровавленные ладони, на красные следы на снегу.

– Что с… с Савьо?

– Возможно, его ещё удастся спасти. Пока рано говорить наверняка. Но мы сделаем всё, что будет возможно.

Айзек кивнул.

– Идём. – Илен помог подняться притихшему и безразличному ко всему парню. – Айзек, мне очень жаль. Правда. Я успел привязаться к Савьо. И я… – Парень замолчал, не зная, что можно сказать в подобной ситуации такого, что не прозвучало бы глупостью.

Айзек покачал головой.

– Ничего не говори. Слова пусты…

Ученик магистра молча сжал плечо парня. Айзек вздохнул и закрыл глаза – его мир снова развалился.

Глава 27

Разговоры

Режущая боль в животе ясно дала понять, что он всё ещё жив. А стоило только открыть глаза, как он убедился в этом окончательно – мрачное лицо Саламандра могло принадлежать только этому миру, а никак не царству умерших.

– Очнулся, значит, – сухо констатировал магистр. – Ну что ж, думаю, тебе предстоит непростое объяснение со всеми нами.

– Почему я жив? – едва слышно произнёс Савьо.

– Потому что мы успели вовремя. Так что твоя прощальная записка не пригодилась. Хотя, надо сказать, перепугал ты всех изрядно.

– Кто меня обнаружил? Илен?

– Айзек.

Писарь закрыл глаза.

– Я не хотел, чтобы это был он.

– То есть ты хотел пощадить чувства бедного парня таким образом? Надеясь, что твоё самоубийство обнаружит кто-то другой? Я правильно понял? А то, как он отреагирует на эту твою глупую выходку, ты не счёл нужным обдумать. Как воспримет твоё бегство от проблем тот, кто шёл ради тебя на смерть, на пытки. Это тебе было не так важно, а?

– Но ведь это моя жизнь. Я сам вправе распоряжаться ею, – возразил Савьо.

– Вот именно. Жизнь. Ты можешь сам выбирать, идти вперёд или сдаться, как поступить и что съесть на обед. Но ты, Савьо, не один из богов. И ты не вправе решить, что пришло время убить себя. Только боги ведают, когда ты выполнишь свою миссию и сможешь покинуть этот мир. А пока этот миг не пришёл, ты должен продолжать жить. И бороться.

– Бороться… Это далеко не всегда такое уж простое решение.

– Это всегда далеко не простое решение. Но именно оно обнажает истинную суть человека. Ради чего он готов продолжать сражаться, ради кого способен пойти на жертвы. Даже не будучи уверен в счастливом конце. И в том, что все его старания и страдания окупятся сторицей. Разве не это основа достойной жизни? Разве не так трактуют это твои боги?

– А ваши? Как трактуют мир извращённые боги вашего… – Савьо запнулся, подыскивая слово, – ордена? Секты? Братства? Которое превращает молодых мальчишек в орудия для убийств.

– Мои личные боги мертвы. А в чужих я не верю.

– Очень жаль.

– Не о том речь. Савьо. – Взгляд магистра стал пристальным и очень внимательным. – Постарайся вспомнить. Вчера или, быть может, ночью должно было случиться что-то ужасное. То, что подтолкнуло тебя к попытке самоубийства. Тебя кто-то обидел? У тебя случился новый приступ? Ты повздорил с Айзеком? Не думаю, что те самые боги подсказали тебе этот шаг ни с того ни с сего. Подумай хорошенько. Это важно.

Писарь испуганно взглянул на мужчину.

– Я не знаю. Не помню. Я чувствовал себя довольно неплохо. Мы по-доброму попрощались с Айзеком. А потом… – Савьо сжал голову руками, словно пытаясь сдержать боль. – Я видел. Видел что-то. Какие-то образы. Сны. Как видения. У меня раньше бывали такие. Но я не помню, – голос упал до едва слышного шёпота. – Я не могу вспомнить ничего. Только внезапное осознание, что я всех вокруг порядком утомил. Что без меня вам будет проще и спокойнее. В разы. Что так правильно и должно быть.

Саламандр нахмурился.

Всё произошедшее никак не укладывалось в единую картинку. Не хватало какого-то важного куска – возможно, всё дело было во снах Савьо. Быть может, именно там юноша увидел нечто, приведшее его в столь сильное отчаяние, что он предпочёл выпить все микстуры залпом, лишь бы больше не знать и не помнить об этом. Или же кто-то помог ему это увидеть и принять за чистую монету.

– Саламандр… – неуверенно подал голос Савьо. – Это звучит дико, но я действительно не могу сейчас вспомнить, что меня толкнуло на подобный поступок. Какую причину я счёл достаточно весомой, чтобы расстаться с жизнью. Никогда раньше мне подобное и в голову не приходило. И это… Это меня пугает. Значит ли, что я снова могу совершить то же самое – не контролируя себя, не отдавая себе отчёта? – В глазах юноши застыл ужас.

– Не думаю. – Магистр задумчиво покрутил кольцо на пальце. – Во всей этой истории явно не хватает какого-то звена. И как бы оно не оказалось сторонним.

– Что вы имеете в виду?

Саламандр бросил на Савьо задумчивый взгляд и покачал головой.

– Не воспринимай всерьёз. Так, рассуждения вслух.

– Знаете, на самом деле я не считаю, что жизнь не стоит борьбы и усилий. – Савьо вздохнул. – Стоит. И есть люди, которые стоят того, чтобы ради них преодолевать всё на свете. И есть вещи, на достижение которых не стыдно и всю жизнь потратить. Но их не так уж и много.

– И это прекрасно, – улыбнулся магистр. – Иначе бы не понятно было, за что хвататься и к чему – или кому – стремиться в первую очередь. Хочешь, расскажу тебе одну историю? Поучительную, разумеется.

Савьо кивнул.

– Когда Илену было восемнадцать, он сорвался с высоты во время одного из заданий. Парень переломал себе кучу костей: руку в двух местах, несколько рёбер, ногу, повредил спину. Я был там и не знал, чем ему помочь. Я думал, Илен нипочём не выживет. Но он выкарабкался. Вопреки всему и всем. Несколько месяцев он просто