не вставал с кровати, а лучшие лекари, каких я мог достать, в один голос твердили, что парень больше никогда не сможет и пальцем шевельнуть. Но Илен был не согласен с ними. Сейчас ему двадцать четыре. И не догадаешься, что все в один голос предрекали ему до конца жизни остаться обездвиженным, не так ли? – Саламандр немного помолчал. – Пару лет назад на меня напали в переулке. Меч прошёл насквозь – совсем рядом с сердцем. Нападающие сочли, что после такого невозможно выжить. Но, как видишь, я всё ещё живу, хожу, двигаюсь и вовсе не собираюсь к мертвецам. С тех пор у меня время от времени болит в груди. Вероятней всего, когда-нибудь эта старая рана меня прикончит. Но сейчас я жив, и это самое главное. Ты – далеко не единственный, кому жизнь преподнесла жестокий урок. Тот же Айзек. Ты никогда не узнаешь, сколько боли и отчаяния спрятано за его улыбками и деланной самоуверенностью. Никогда, если только он сам тебе этого не позволит – что вряд ли.

Жизнь – сложная и опасная штука. И рано или поздно сердце каждого из нас остановится – по роковому стечению обстоятельств или по дурацкой глупости. Но сейчас мы продолжаем жить. И вовсе не спешим расстаться с этой непростой, но от того не менее прекрасной жизнью за просто так. Мы ещё поборемся, и даже победим. И твоя история, Савьо, – далеко не самая худшая, поверь мне, я слишком много повидал и знаю, о чём я говорю.

Ну а сложности и беды… Чем больше палок в колёса вставляет судьба, тем интереснее получается жизнь. И тем тяжелее. Не всякому жизнь «вопреки» по плечу. У каждого свой уровень «справимся» и «нестерпимо». Это не хорошо и не плохо. Все мы разные. Все мы здесь зачем-то. Важно лишь одно: чтобы ты сам принимал решения о том, хватит ли тебе сил и дальше бороться или остаётся только сдаться и отступить. И если это целиком и полностью твой выбор – что ж, он имеет право быть. Но только твой. Понимаешь, о чём я?

Савьо медленно кивнул и поднял озадаченные глаза на магистра.

– Кажется, да. А этот выбор… Но какая сила способна на это?

– А вот это и мне хотелось бы выяснить – причём наверняка.

Савьо вздохнул.

– И всё равно я тоже частично виноват. Да хотя бы потому, что так легко поддался. Несмотря на весь свой дар – чем бы он там ни был. Простите меня, Саламандр, я так сожалею.

Саламандр покачал головой.

– Тебе не передо мной надо извиняться.

– Я понимаю. Я обязательно поговорю с Айзеком. Я не знаю, сможет ли он простить и понять меня, но я тем не менее попробую. Как он?

– Растерян. Сердит. Обижен. – Магистр развёл руками. – Парень поверил, что ты умер. Да он был недалёк от истины, на самом деле. Это просто чудо, что ты выжил.

– Я… Я могу его увидеть? – робко попросил Савьо.

– Ты обязательно увидишь его и даже поговоришь с ним. Но чуть позже. Айзеку нужно какое-то время побыть одному, осмыслить случившееся. Но он будет в порядке. Айзек – не из тех, кто легко сдаётся. А порой мне кажется, что он вообще не знает такого слова. Наш Пёс всегда будет биться до последнего.

Она знала, что он придёт. Она уже давно всё про всех знала, про этот бредущий без цели мир и про каждую мечущуюся в нём жизнь. Порой ей очень хотелось, чтобы у неё не было этого знания, чтобы она могла просто смотреть на человека и не видеть всех его тайных терзаний, угрызений совести и того, что он тщился сохранить в тайне ото всех. Но таков был её удел, её рок, её судьба, если угодно. Хотя в судьбу она не верила. Верила, что каждый может пройти тот путь, что изберёт сам, а не тот, который ему предложат лениво брошенные судьбой кости. Разумеется, были некие вехи на пути каждой души, которые она была должна так или иначе преодолеть, но вот то, как она это сделает, чем заполнит свою жизнь между этими двумя поворотными точками, какую сторону примет, человек был волен решать сам. Нет, не стороны зла или добра – это слишком размыто, настолько, что порой и вовсе теряет смысл. Мать, убивающая, чтобы защитить ребёнка, несёт добро или зло? Воин, гибнущий на войне за чужие идеи и призывающий проклятия на голову тех, кто бросил его в это пекло, обречён за это на страдания после смерти? Насильник, выхаживающий брошенного котёнка, заслуживает прощения? Эти истории бесконечны, ибо нет души беспросветно тёмной, как и нет незапятнанного, благородного создания без единой злой мысли.

Нет, она предпочитала совершенно другие категории для сравнения: равнодушие или сочувствие, бесконечная жалость к себе или деятельная борьба, уныние или пусть вымученная, но вера в будущее. Каждый решает сам и выбирает путь по себе. Она же давно научилась не осуждать и не отворачиваться от людей, что бы ни увидела в их душе, ибо только боги знают, зачем был послан человек на землю и что он может свершить или, напротив, не свершить на своём пути. Возможно, и для существования самого распоследнего мерзавца есть своё оправдание. Она не могла проникнуть в хитросплетения жизней и замыслы богов, она лишь видела душу человека, его неприкрытую суть, всю ту борьбу, что идёт внутри любого из нас. И тот, кто должен был с минуты на минуту появиться на её пороге, был весьма и весьма интересным экземпляром.

Кеана ещё не решила, как встретит его, впустит ли вообще. Всё это она поймёт, взглянув сквозь его телесную оболочку, которую так жаждала заполучить её сестра, в самое сердце, туда, где царят подлинные эмоции, не сокрытые масками, которые этот парень весьма неплохо научился носить. Но она всё увидит и поймёт.

Когда в дверь постучали, Кеана помедлила, желая проверить настойчивость стоящего по ту сторону. Вларики не было дома, а значит, беспокоиться о том, что их увидят, не было необходимости. Стук не повторился, но стоящий за дверью и не уходил – она чувствовала его присутствие даже сквозь толщу разделявшего их дерева. Что же за силища была сокрыта в его душе? Выждав ещё немного, она шагнула к двери и распахнула её. Сердце Кеаны болезненно сжалось, и старуха вздохнула.

Если бы отчаяние смогло обрести человеческий облик, оно бы выглядело, пожалуй, именно так. Поникшие плечи, потухший взгляд. Перебинтованные руки сжимали