весьма редкое, так что не встревай! – Савьо удивлённо моргнул, а Пёс продолжил. – В общем, да. Ты наверняка слышал о нас, не мог не слышать – в каком бы захолустье ты ни вырос. Слава о монстрах без жалости и сочувствия, продающих свои услуги тому, кто сумеет достаточно заплатить, разнеслась по всему миру. И нехватки готовых заплатить нам никогда не было. Люди, знаешь ли, любят убирать неугодных им чужими руками. И нам – мне – всё равно, кого убивать, в чём виноваты или вовсе не виноваты указанные нанимателем жертвы.

– Послушай, – Савьо сел на кровать рядом с другом, – я не глупый, я давно понял, кто ты. Предсказательница сказала мне, что рано или поздно ты всё расскажешь мне про Дорогу Крови, и я оттолкну тебя. Она ошиблась. Я не собираюсь обвинять тебя в том, что другие вырастили из тебя убийцу помимо твоей воли…

– Ну почему же, очень даже по моей.

– Что ты говоришь, Айзек? Подумай! Ты ведь был ребёнком, сам сказал. – Писарь сжал плечо друга, но Пёс отстранился.

– Я сказал то, что и собирался. Мне понравилось быть убийцей. Никто не заставлял меня выполнять бесчисленное множество заданий. Я сам просил учителя отправлять меня на самые сложные убийства, мечтал всем показать, что мне всё по плечу. Я стал заносчивым, гордым, самовлюблённым. Ты плохо меня знаешь. Я показал тебе всего лишь одну из своих масок. А их у меня, уж поверь, множество.

Что-то промелькнуло в глазах Савьо – страх, неприязнь, а может, даже отвращение. Айзек ухмыльнулся.

– Это неописуемый восторг, пьянящее чувство всемогущества, когда ты убиваешь кого-то, лишаешь самого драгоценного для любого человека – его жизни. Когда ты проливаешь чью-то кровь, живую, тёплую, пульсирующую отчаянием и страхом, и видишь в глазах своей жертвы признание твоей власти над ним – это сладкое чувство, Савьо. На него подсаживаешься, как на дурман, и тебе хочется убивать снова и снова. Переживать этот сладостный миг, когда от единственного движения твоей руки зависит вся жизнь другого человека и миллионы непрожитых жизней его потомков, которым уже никогда не появиться на свет. А по городу ползут слухи об очередной смерти, повторяемые лишь шёпотом и за закрытыми ставнями сплетни об идущих по Дороге Крови – неуловимых и беспощадных, как сама смерть. Прислужники злых духов? Духовные калеки? Нет, вершители ваших жалких судеб. Истинные короли этого мира. Те, кто решают, чей черёд умереть придёт следующим, пока вы трясётесь от страха за запертыми дверями и влачите своё жалкое существование. Только нас не остановят ни закрытые двери, ни наглухо заколоченные окна, ни взвод охраны. Мы доберёмся до того, кого нам приказано убрать. Мы пройдём сквозь стены и откроем любые замки. Потому что мы – совершенные орудия. Мы – вершина человеческих существ. Хитрость и смертоносность, возведённые в абсолют. Зло как оно есть…

Савьо в страхе поёжился, глядя в горящие безумным огнём глаза друга, на его лицо, которое казалось юноше бесконечно далёким и бесконечно чужим. Кто он – этот сидящий рядом с ним убийца?

– Айзек… – Писарь осторожно дотронулся до руки друга. – Айзек, что ты говоришь? Ты ведь не такой. Пожалуйста, скажи, что происходит?

– Как же утомительно с тобой разговаривать! Помнится, однажды, ты уже раскаивался в том, что принял меня не за того, кто я есть. И вот опять твердишь то же самое? Ты и вправду такой наивный идиот, что не замечаешь очевидных вещей?

Писарь вскочил на ноги. Кровь прилила ему к лицу.

– Ты оскорблять меня сюда пришёл? Что я тебе такого сделал?

Айзек разгладил складку на одеяле.

– Оскорблять? Нет. Я пришёл сказать, что ухожу.

– Ты что? И… и куда ты идёшь?

Пёс пожал плечами.

– Для начала в трактир – хорошенько напиться и поразвлечься. А потом… А потом дорога укажет.

– Я пойду с тобой, – твёрдо заявил писарь.

– Да зачем бы ты мне сдался?

Cавьо обиженно уставился на друга.

– Но ведь…

– Что «но ведь»? – Айзек равнодушно смотрел на Савьо. – Мы уже не на корабле, где мне позарез нужен был тот, кто смог бы меня штопать. А в жизни я предпочитаю быть одиночкой и ни от кого не зависеть. Я уже достаточно взрослый мальчик и могу сам о себе позаботиться. Чему и тебе желаю научиться.

– Что ты несёшь? Зачем ты говоришь всю эту чушь?

– Ну и дела! Единственный раз за всё это время решил сказать правду в лицо, и то мне не верят. – Пёс всплеснул руками. – Да пойми же ты, Савьо, я просто играл тобой. Заставил поверить в то, что мне было нужно, – в свою искреннюю дружбу. В раскаявшегося и мечтающего свернуть с былой стези злодея. И ты клюнул как миленький – тут же вприпрыжку побежал спасать заблудшую душу. Вот только я ничуть не заблудился – я отлично знаю, кто я и чего хочу. И тебе в моих планах больше нет места. Так что довольно с меня твоих спасений. Хватит. Поднадоели они мне порядком.

Савьо внимательно посмотрел на Айзека, а затем стремительно пересёк комнату и рывком распахнул дверь.

– Убирайся отсюда, Пёс! – Писарь с трудом сдерживался: руки у него дрожали, а в глубине глаз прятались боль и обида.

Айзек фыркнул и поднялся.

– Кстати, я разыскал-таки ведьму. Ещё раз. И уговорил её исцелить мою ногу – видишь? Не только тебе пользоваться чудесными спасениями и чужой силой. Так прекрасно больше не ощущать себя увечным калекой. У меня столько планов на будущее!

– Пошёл вон! – выкрикнул Савьо. – Можешь катиться хоть в Орден, хоть в бордель, хоть к своей ведьме! Я больше не желаю тебя видеть. Ты обманул меня. Но я и сам виноват, что такой дурак. Ты хотел, чтобы я узнал твоё истинное лицо? Понял, что ты просто использовал меня и выбросил, когда я стал не нужен? Что ж, на этот раз ты объяснил достаточно доходчиво. А теперь уходи, Пёс. И больше не смей появляться в моей жизни. Никогда.

Его разочарованный тон резанул Айзека так глубоко, что у парня дыхание перехватило. Но он тем не менее не стёр с лица ехидную улыбку.

– Я рад, что мы поняли друг друга.

– Прощай, Пёс!

Захлопнувшаяся за его спиной дверь была словно удар хлыста – болезненный и безжалостный. Айзек обхватил себя руками и побрёл в свою комнату. Он сам, по собственной воле отсёк кусок души. И теперь на месте, где раньше был друг Савьо, его названый братишка, растекалась пугающая, холодная пустота.

Оказавшись в своей комнате,