у меня нехорошее предчувствие, но рука в этот момент уже подносила к уху телефонную трубку.

— Влад! — кричал Пугачев. — Взяли! В последний момент на работе перехватили. С вещами. Отгул брал. Говорит, на дачу собрался. Минут через двадцать жди дачника к себе. Мы недалеко.

— Жду, — я повесил трубку.

— Простите, — одной рукой Николаев протягивал мне магнитофон, а другой — кассету. — Он открылся, когда упал. Кассета вот так стояла. — Он вставил ее внутрь и закрыл крышку. — Извините, ради бога. Если что-нибудь сломалось, я заплачу.

— Ладно. Ничего страшного.

Я взял магнитофон и положил его на стол. По крайней мере внешне он выглядел нормально.

— Давайте ваш пропуск.

Получив пропуск, Николаев встал и нерешительно затоптался на месте.

— Может, проверим? — он показал рукой на диктофон.

Я пожал плечами.

— Если вам так будет спокойнее…

Промотав пленку вперед, чтобы не стереть что-нибудь важное, я нажал кнопку записи и проговорил: «Раз… два… три…» Через несколько секунд диктофон послушно повторил эти слова.

Николаев заметно перевел дух.

«Видно, скрипка не очень-то тебя кормит, — подумал я, — раз так нервничаешь».

— Все в порядке? — на всякий случай переспросил он.

— Вы же слышали.

— Тогда я могу идти?

— Конечно.

— Всего доброго, Владимир Петрович. — Он протянул мне руку. — Если больше не увидимся, рад был с вами познакомиться.

— Это вы слишком, — усмехнулся я. — Вряд ли беседа со следователем дает повод для радости.

— Почему же? Беседа с умным человеком интересна всегда.

— Тогда заходите еще.

Николаев засмеялся.

— Думаете, придется?

— Не знаю, — честно ответил я.

— А уж я — тем более.

В ожидании Пугачева мне захотелось еще раз прослушать ночную беседу с Коневым. Но как только я собрался это сделать, меня вызвали к начальству.

США, Чикаго, 17 марта 2001 года, 23 часа 24 минуты

— Это он. Николаев! — Американец хлопнул о стол стаканом, чем вновь привлек к себе внимание нервного бармена. — Ставлю свой жетон, история с магнитофоном — какой-то ловкий трюк, да?

Русский усмехнулся.

— Джек, как-нибудь определись, чего хочешь: сразу узнать конец или слушать все по порядку.

Американец с усилием сосредоточился.

— Хочу по порядку. Но боюсь, на всю историю меня не хватит. — Он неожиданно икнул и продолжил виноватым голосом: — Временами я начинаю терять нить.

Русский, который пил ничуть не меньше, но выглядел по-прежнему абсолютно трезвым, снова усмехнулся.

— Тогда соберись. Остается немного.

СССР, Ленинград, 25 сентября 1987 года, 13 часов 55 минут

Время бежало медленно. Тем не менее свидетель, вызванный на два часа, вероятно, уже пришел.

Я позвонил дежурному.

— Там меня в коридоре свидетель дожидается. — Имени я, конечно, не помнил, пришлось судорожно шелестеть бумажками, разбросанными по столу. — Погоди-ка… — Нужная бумажка, разумеется, оказалась последней. — Вот! Потапов Семен Ильич. Извинись за меня и скажи, пусть подождет. Его вызовут.

Через полминуты дежурный перезвонил.

— Нет? — удивился я. — Ладно. Когда придет, пусть сидит и ждет.

Тем лучше. Теперь и извиняться не надо.

Не прошло и десяти минут, как дверь в кабинет распахнулась, и на пороге показался долгожданный Кирилл Мефодьевич Конев, за спиной которого маячила довольная физиономия Пугачева. Выражение лица Конева говорило само за себя. Если бы для учебника по криминалистике понадобилась иллюстрация к теме «Внешний вид изобличенного преступника», фото Кирилла Мефодьевича оказалось бы вне конкуренции.

Я показал на стул.

— Садитесь, гражданин Конев. «Добрый день» не скажу, для вас он вряд ли будет добрым. Но, кроме вас, в этом никто не виноват. Я предупреждал, что дело может кончиться плохо. Признаться тоже не предлагаю. По существу, ваша попытка бежать — и есть признание. Кстати, куда вы, если не секрет, собрались?

Неожиданно Конев разрыдался. Мужские слезы за редким исключением выглядят отвратительно. Этот случай исключением не стал. Пугачев поднялся с дивана, налил в стакан воды и протянул Коневу.

— Выпейте.

Тот схватил стакан двумя руками и судорожными глотками, проливая воду мимо прыгающих губ, осушил до дна.

— Повторяю вопрос, — продолжил я. — Куда собрались, Кирилл Мефодьевич?

— Н-на да… дачу, — выдавил Конев.

Я улыбнулся.

— Кирилл Мефодьевич, конечно, сразу отучиться врать трудно. Но согласитесь, эта версия выглядит глупо.

— Я не вру, — замотал головой Конев. — Поверьте, сейчас — не вру. Правда на дачу.

— Вы что же, полагали — там мы вас не найдем?

— Да я не от вас. Деньги эти чертовы спрятать хотел, будь они неладны.

— Что? — не понял я.

— Деньги.

— Какие деньги?

Конев удивился.

— Как же? Водителя… А разве вы…

До меня внезапно дошло. Пропавшая зарплата!

— Вы хотите сказать, что взяли деньги убитого водителя?

Конев уткнулся глазами в пол и кивнул.

— Сколько же там было? — поинтересовался я.

— Сто восемьдесят три рубля, — выдавил Конев.

— Значит, столько теперь стоит человеческая жизнь? Сто восемьдесят три рубля?

Конев встрепенулся.

— Вы что? Думаете — это я?

Он вскочил и сделал шаг к столу, но бдительный Пугачев уже держал его за руки и усаживал обратно.

— Это не я! Я не убивал! — кричал Конев. — Я не убивал, — добавил он уже тише с отчаянием в голосе.

Пугачеву, наконец, удалось его посадить.

— Я не убивал, — обреченно повторил Конев. — Только теперь вы мне уже ни за что не поверите.

— Согласитесь, после той дозы вранья, которой вы нас угостили, грех жаловаться на нашу недоверчивость.

— Да, я понимаю, — с тоской в голосе произнес он. — Только я правда не убивал.

Повисла пауза.

— Полагаю, с этого момента нужно пригласить адвоката, — произнес я.

— Нет-нет, — Конев покачал головой. — Не надо. Я вам и так все расскажу.

— Дело не в этом. Поскольку из категории свидетеля вы перешли в категорию подозреваемого, ваш допрос должен происходить в присутствии адвоката.

— Не нужно, — он снова отрицательно замотал головой. — Я отказываюсь. Это возможно?

Я пожал плечами.

— Но возможно. Но может пойти вам во вред.

— Все равно отказываюсь. Я вам верю. Вы разберетесь. Я все расскажу. На этот раз — все. Понимаете… не знаю, как это случилось. Никогда не думал, что со мной — такое… Верите? — Он поднял глаза. — Хотя… — Он махнул рукой. — Я только тронул его, а он сразу на пол…

— Секунду, — примерно столько времени мне понадобилось, чтобы включить диктофон и взять чистый бланк протокола. — Продолжайте.

— Что? Ах, да. Поначалу-то я пулей в салон выскочил, как дыру в голове увидел. Начал по вагону метаться. Вообще плохо помню, что делал.