факта, что по адресу «улица Горького, 17» гражданин Потапов не проживает, много времени не понадобилось. Вскоре пришла другая информация — телефон у Марсова поля в полном порядке. Выяснилось и то, что в пятимиллионном Ленинграде ни одного из имеющихся Потаповых не зовут Семеном Ильичем. Тут он дал маху. Назвался бы Иваном Петровым, и на пару дней мы были бы обеспечены работой. Правда, без работы и так сидеть не пришлось. Пока Пугачев занимался изучением живущих в Ленинграде Потаповых, я вызвал Конева, отправился к специалистам и изготовил фоторобот «Семена Ильича». Уже к вечеру картинка поступила на все вокзалы и посты ГАИ.

— Конечно, без результата?

— Тебе ли не знать, насколько просто исчезнуть в огромном городе. Хотя… Ему вовсе не за чем было исчезать.

Американец удивился.

— При таком количестве улик?

— Улики-то больно косвенные.

— Ничего себе косвенные! Соврал о месте нахождения во время убийства — раз…

— Побоялся, что заподозрят. Вот и «отодвинул» себя на всякий случай от греха подальше.

— Ложное имя и адрес?

— Не хотел, чтобы по судам таскали.

— А телефон? Почему он прошел мимо телефона?

— Да не заметил. Сказал бы: «В конце концов, я же вам позвонил, какие ко мне претензии?»

Американец озадаченно замолчал и посмотрел на русского.

— Влад, ты так быстро выдаешь за него ответы. Ты все-таки поймал этого типа, да?

Русский покачал головой.

— Не поймал. Хотя через некоторое время ответы на вопросы действительно получил. Но это случилось значительно позже. А в тот день к вечеру мы окончательно зашли в тупик. «Потапов» исчез. Коневу, кроме кражи денег у трупа, предъявить было нечего. Даже рассказ Николаева о загадочной ночной машине проверить не удалось. Убийца знал, где стрелять. На последних минутах пути трамвай сначала проходил мост, затем по обеим сторонам от него были административные здания и Марсово поле. Так что на новых свидетелей рассчитывать не приходилось. Что-то могли заметить ночные смотрители Мраморного дворца, но они, увы, оказались нелюбопытными. В общем, везение кончилось.

СССР, Ленинград, 25 сентября 2001 года, 23 часа 12 минут

Дома я попытался на час-другой выкинуть это дело из головы — иногда помогает. Но долго не продержался и где-то после одиннадцати решил прослушать накопившиеся записи. Вдруг найдется какая-то зацепка?

Перемотав пленку на начало, я поставил диктофон на кухонный стол, включил и принялся мыть посуду. Первая вымытая тарелка уже отправилась на сушилку, когда я услышал первые звуки.

— Здравствуйте, Владимир Петрович, — сказал диктофон голосом Николаева.

Тарелка выскользнула у меня из рук.

«Не пугайтесь, — продолжил все тот же знакомый голос. — Ваш рассудок в полном порядке. Просто это другая кассета. Ночью я внимательно рассмотрел диктофон, которым вы пользуетесь, и мне кажется, она к нему подойдет. Не знаю, как мне удастся подменить вашу кассету этой, но, раз вы меня слышите, значит, как-то все-таки удалось. Вообще, в последние дни мне часто сопутствовала необъяснимая удача. Позволю себе даже большую дерзость и предположу, что Бог в этом деле на моей стороне. Правда, окончательно это нам с вами еще предстоит выяснить.

Как вы уже, наверное, догадались, я кое-что знаю о ночном убийстве. Собственно говоря, что лукавить — я знаю о нем все: кто, как и почему.

Вы, конечно, спросите, почему в таком случае я ничего не рассказал вам об этом при наших встречах. Прежде всего потому, что “кто” — это я.

Не удивляй…»

Я остановил пленку и опрометью кинулся в комнату, к телефону. Сонный голос Пугачева ответил после шестого или седьмого звонка.

— Николай! Быстро просыпайся! — крикнул я.

— А что случилось? Я же вчера всю ночь не спал. До завтра не терпит?

— Бери ноги в руки и живо на квартиру к Николаеву. Захвати с собой кого-нибудь. Скорее всего, сопротивления не будет, но береженого бог бережет.

— Ты что-то узнал? Он как-то в этом замешан?

— Нет времени, Коля! Все потом. Он — убийца!

— Что-о?! — Я физически почувствовал, как Пугачев подскочил на кровати. — Как он мог?

— Не знаю как! Но скоро узнаю. Все! Кончай разговоры и лети. Позвонишь мне оттуда. Если в квартире никого нет — ломай двери и ищи любую деталь, которая поможет понять, куда он делся.

— А ордер?

— Не бери в голову. Будет.

— Понял.

Положив трубку, я быстро вернулся на кухню и пустил запись.

«…тесь, — продолжил диктофон. — Хотя, как тут не удивиться. Ведь, по вашему представлению, я просто не мог этого сделать. Мне самому никогда не пришло бы в голову, что такое возможно. Однако все получилось, и, мне кажется, в этом тоже есть проявление Его воли.

Конечно, вам хочется узнать подробности ночных событий, но, если позволите, сначала расскажу о том, что им предшествовало. Возможно, после этого вы не будете считать меня хладнокровным убийцей. Слово убийца ко мне вообще не подходит. Как называют у вас исполнителей смертных приговоров? Я не убил человека. Я расстрелял преступника.

Вы спросите, в чем его преступление? В анналах прокуратуры не найдется материалов этого дела. Кончина тихой безвестной старушки, учительницы русского языка, не проходит по вашему ведомству.

Единственный документ — свидетельство о смерти по причине острой сердечной недостаточности некоей Николаевой Зинаиды Петровны. Если мы с вами не встретимся раньше, вы найдете его на моем письменном столе. Но ведь эта бумага не представляет для вас интереса?

Как вы, наверное, догадались, Николаева Зинаида Петровна — моя мать. Единственный человек на планете, который был мне по-настоящему дорог.

Чуть больше года тому назад, 13 июня, она возвращалась домой на трамвае. Вернее, хотела возвратиться, но, зайдя в вагон, обнаружила, что оставила на работе деньги и документы. В этом возрасте такое нередко случается. Память, знаете ли, подводит. Ехать предстояло всего три остановки. Но моя мать была интеллигентной женщиной. Как сейчас говорят, излишне интеллигентной. И она решила обратиться к водителю: извиниться и попросить разрешения проехать бесплатно.

Зачем только она это сделала! Думаете, он не стал с ней разговаривать? Отнюдь. Он охотно сказал ей несколько слов. Не знаю — каких именно. Думаю, мама не смогла бы повторить их даже под страхом смерти. Впрочем, могу догадаться, что это были за слова.

Мама не помнила, как вышла из трамвая. На улице ей стало плохо. Конечно, надо было вызвать “скорую”, но ей, как обычно, не хотелось никого затруднять.

Какой-то мужчина предложил подвезти ее до дома. Удивительно, но она согласилась. Видимо, чувствовала