— Дядя! — вскричала она. — Я послала слугразогреть мясо и принести самый большой кувшин вина, как только услышала стукподков твоего коня! Но пока мясо греется, скажи, ты хоть отыскал его?

— Да, — сказал Тревор довольно, — хотя этобыло нелегко. Он и здесь двигается как молния. Но по его следу всегдаподнимается молодая поросль героев!

Когда накрыли стол, он жадно ел, запивал вином, снова хваталмясо и запихивал в рот, словно голодал пятеро суток. Зубы у него сохранилисьхоть и чуть сточенные, но крупные, как у коня, так что мясо исчезало как вбездне, а кости трещали, вылетали на середину стола мелкими сухими осколками.

— Дядя, — сказала она умоляюще. — Дядя!

Он вытер масляные губы тыльной стороной ладони, перевелдыхание.

— Ладно, ладно. Я сказал все. Он выслушал оченьвнимательно.

— И... и что ответил?

Тревор снова долго пил, вытирался, на этот раз Брунгильдепочудилось, что дядя просто подбирает слова помягче.

— Он ответил, что... Брунгильда! Словом, он сказал, чтоесли твой единственный визит на его ложе оказался таким успешным... что если тысумела рассчитать все настолько точно, то ты наверняка рассчитала так же хорошои остальное.

Она спросила помертвевшими губами:

— Что? Какое?.. О чем он говорит?

Тревор пожал плечами.

— Не знаю. Тебе виднее. Ты всегда была самая умненькаяиз всей семьи. Наверное, речь идет о твоем будущем. И о будущем твоего ребенка.

— О будущем? — переспросила она беспомощно. —Дядя, я ничего не понимаю...

Тревор сказал уважительно:

— Этот разбойник... прости, этот конунг, без мерыблагороден и мудр. Твой отец нуждался в укреплении своего племени, Фарамунд этосделал: теперь никто не смеет угрожать нашим землям, а земледельцы пашутбезбоязненно. По чести говоря, сам Фарамунд не так уж нуждался в союзе сблагородным семейством. Его собственная мощь росла настолько быстро, что ужетогда никто не посмел бы назвать его человеком неблагородного рождения. Ты нехотела пускать на ложе... прости, это все знают, он не настаивал на своемправе, хотя я не знаю мужчину, который так совладал бы с собой!.. Но когда тырешила, что пора закрепиться... мудрое решение!.. как мать наследника, он сделалвсе, чтобы выполнить твое желание... хе-хе, прости!.. и теперь ты носишь подсердцем...

Он умолк на минутку, припав к кувшину с вином. Брунгильдасказала с нажимом:

— Ношу его сына!

— Наследника, — поправил Тревор. — Теперьтвое положение как нельзя прочно. Ты получила все, что хотела. Ты получилагораздо больше, чем намеревалась получить! Помнишь, мы говорили с тобой... иприкидывали, чего ждать? Что же еще?

Она молчала, омертвев до глубины сердца. Каждое словодоброго любящего дяди вонзалось как раскаленный гвоздь. Все верно, она самасказала тогда, что пришла только из-за наследника. Проклятая гордыня непозволила сказать правду. А правда настолько ужасна, что сама страшитсяпроизнести ее вслух, оформить в ясные нелживые слова...

И вот теперь... или тогда, умолчав, не сказав правды... хужетого — прикрывшись ложью, она не только снова отрезала путь, но и расширилапропасть новым враньем. Теперь она даже в глазах любящего дяди — холоднаярасчетливая тварь, что по расчету пошла замуж за идущего от победы к победеконунга, по расчету легла с ним в постель...

Сдавленный стон вырвался из сомкнутых губ. Но что дядя, онвсегда поймет и простит, она для него все та же малышка, что забиралась к немуна колени и дергала за усы, но и ее муж, доблестный Фарамунд, тоже думаетименно так...

Стон повторился, уже громче. Тревор взглянул с тревогой:

— Плохо себя чувствуешь? Позвать служанок?

— Не надо...

— Может, лекаря?

— Дядя, что мне делать, — вырвалось у нее. —Что делать, дядя?

В глазах щипало, комнату заволокло пеленой, словно онавидела ее сквозь стену дождя. Затем запруда прорвалась, она ощутила свои мокрыещеки, а слезы покатились градом. Она не всхлипывала, как простолюдинка, неревела, спина ровная, плечи прямые, но слезинки спешили одна за другойсверкающими жемчужинами, оставляя на щеках блестящие дорожки, капая сподбородка на грудь.

Тревор торопливо встал, привлек ее к себе. Она уткнулась емув грудь, длинные седые усы щекотали ее лицо.

— Дядя! Я знаю, что прошу тебя сделать для меняпросто... просто невозможное! Но я прошу тебя съездить к нему еще раз.Последний раз! Передай рексу, что я, Брунгильда Белозубая, его жена передлюдьми и перед Богом, которую он взял в жены в присутствии свидетелей... желаюего увидеть немедленно!

Тревор погладил ее по голове, но неожиданно она отпрянула,выставила перед собой ладони.

— Девочка моя, — выдавил Тревор. — Рекссейчас... где он сейчас? Собрав пополнение, он двинулся с ним к южным рубежам.А там если не война, на зиму и там многое затихает, то пограничные схватки,мелкие бои. Он не сможет покинуть войско! Это я тебе говорю, как старый воин. Ине требуй невозможного, умоляю тебя.

— Дядя, — повторила она. — Я не требую, чтобыон оставил войско ради меня. Я хочу лишь, чтобы он приехал ко мне на самоекороткое время. Чтобы повидался! Нам нужно поговорить. Нам очень нужнопоговорить!

Она разволновалась, кровь бросилась в лицо. Тревор выгляделсовсем несчастным. Брунгильда чувствовала, как горят ее уши, грудь вздымаетсявсе чаще. Ей недоставало воздуха, а в животе внезапно ощутила толчок. Оназамерла, это был первый толчок ножками. Ребенок подрос настолько, что ужелягается, как жеребенок!

— Дорогая, — сказал он. — Это бессмысленно. Яне поеду. Его не отыскать. А если и отыщу, то знаю заранее — он откажется.

Он снова опустился за стол. Лицо его было суровым. Онаощутила, как от доброго дяди, всегда готового идти ей навстречу во всем,пахнуло непреклонностью. Набрякшие веки опустились, скрывая глаза, но оначувствовала суровое неодобрение.

— Ладно, — сказала она со вздохом, — тогдапрошу тебя, присмотри пока за бургом.

— Пока?

— Пока не вернусь, — объяснила она.

Он насторожился.

— А ты куда собираешься?

— К своему мужу и повелителю, — ответила онапросто. — Мне очень надо с ним поговорить. Очень!

Он вскочил, задел столешницу, едва не перевернул тяжелыйстол. Посуда подпрыгнула, со звоном сдвинулась на другой край.

— Ты что задумала?

— Дядя, — сказала она непреклонно. — Мнеочень надо с ним поговорить. И, чтобы не тянуть, я выезжаю немедленно.

Тревор остолбенело смотрел вслед. Она прошла до самой двери,прежде чем он опомнился, догнал.