душу эллинам и надрывало туркам. Чего именно добился и чего не добился Венизелос своими интригами, показывает один малоизвестный инцидент.

В январе 1919 г. через проливы прошел греческий военный корабль с двумя бригадами, направлявшимися на Украину, куда Венизелос, бесконечно заключавший все новые стратегические сделки, отправил их на службу российскому Белому движению. Капелланом на судне был отец Элефтериос Нуфракис, тезка премьер-министра, обладавший и его критской гордостью. Он и еще четыре офицера получили разрешение посетить патриарха своей церкви, все еще жившего на берегах Золотого Рога. Кроме того (уже не спрашивая ничьего разрешения), они воспользовались этой возможностью, чтобы зайти по дороге в самый важный религиозный памятник города – Айя-Софию, бывшую тогда действующей мечетью, но считавшуюся до 1453 г. главным храмом восточного христианства.

Попав внутрь, они провели богослужение, так же восхитившее одних и возмутившее других, как иудаистский ритуал на Храмовой горе. Один из греческих офицеров умел петь ответствия православной литургии. Священник потихоньку надел на шею столу, и они отслужили литургию, символически завершив службу, шедшую пятью веками ранее, когда город был завоеван. Стоя под залитым солнцем круглым куполом, пятеро греков совершали древний ритуал со слезами на глазах. Некоторые из местных жителей заметили, что́ происходит, и начали протестовать, но в дело загадочным образом вмешался некий турецкий офицер, обеспечивший группе безопасный выход из здания. Дневник священника хранится в музее на Крите: в нем он описывает мелким неразборчивым почерком, как они «пели гимны и хвалы мудрости Господней и Его милости, позволившей нам войти в этот легендарный храм с оружием и вознести наши молитвы». Этот инцидент поставил англо-французских хозяев города в несколько неудобное положение, и Венизелос посчитал себя обязанным сделать священнику выговор. Однако частным образом он отправил ему свои поздравления.

Для греков традиционного уклада есть вещи, о которых практически незачем говорить вслух – настолько они очевидны. Афинский кафедральный собор, завершенный в 1862 г. при участии Теофила Хансена, представляет собой здание достойное, но довольно тяжеловесное; в нем проводятся свадьбы и заупокойные службы королей и других важных особ. Говорят, что в нем использован мрамор более чем семидесяти меньших церквей, снесенных при разбивке современных Афин. Однако мало кто будет готов умереть за этот памятник. Более того, даже самые пылкие афинские патриоты согласятся, что по сравнению с величием Айя-Софии главная церковь Афин выглядит довольно-таки безвкусной поделкой.

17

Потери и укрепление

(1919–1936)

После поражения греков в Анатолии в Афины стекается огромный поток беженцев. – Гуманитарный кризис. Комиссия по расселению беженцев. – В 1928 г. Венизелос, признанный непричастным к неудаче анатолийской экспедиции, возвращается к власти. – Венизелос строит школы, открывает продуктовые рынки, заканчивает сооружение нового водопровода. – Политический кризис приводит к восстановлению монархии. – В 1936 г. власть захватывает диктатор Иоаннис Метаксас. – Литературные движения как творческая реакция на анатолийскую катастрофу. – Рост Афин

Осенью 1922-го и в течение всего следующего года по Греции прокатилась волна человеческого горя, многочисленные последствия которой ощущались вплоть до конца XX в. Среди этих последствий было и затухание – практически исчезновение – мечты о великой Греции с территорией на двух континентах. Бо́льшую часть девяти десятилетий существования Греческого государства его руководители старались распространить его территорию на все места, в которых жили греки. Осуществление этого процесса означало бы создание новой столицы в Константинополе. Теперь, после сокрушительного военного поражения, маленькой Греции пришлось замереть и принять поток пришельцев, в значительной части лишившихся всего, численность которых составляла не менее одной пятой населения страны. Вместо планирования грандиозных экспедиций на периферию эллинского мира афинские политики были вынуждены разбираться с пропитанием и расселением разодранных в клочья остатков этой периферии, явившихся к ним самим. В ходе этого мучительного процесса неизмеримо выросло значение Афин как плавильного котла эллинизма.

Пришельцы являлись несколькими отдельными волнами. Многие спаслись из пламени, охватившего 13 сентября 1922 г. великий портовый город Смирну. Другие, чаще всего в худшем физическом состоянии, были эвакуированы из черноморских гаваней после того, как их несколько раз прогнали взад и вперед через внутренние области Турции в условиях, которые могли вытерпеть только самые выносливые. Еще один поток составляли бежавшие в несколько большем порядке, сумевшие взять с собой из европейских окрестностей Стамбула сельскохозяйственных животных и кое-какое имущество. Военная авантюра, начавшаяся в мае 1919 г. с высадки в Смирне греческих войск, действовавших в рамках международного мандата, наконец привела к величайшей катастрофе за всю историю существования Греции. Более того, случившееся по праву можно считать одним из величайших несчастий во всей гораздо более долгой истории эллинизма. На плодородном западном побережье Анатолии, где в течение почти 3000 лет процветали интеллектуальные и коммерческие таланты греческого народа – столь долгой преемственностью не могли похвастаться даже Афины, – впредь нельзя было услышать язык Гомера и Гераклита. Способность человека к отрицанию неприятного такова, что эффект победы турецкой армии стал заметен в Афинах не сразу, а с некоторой задержкой. В заметке Times, написанной в то самое время, когда пламя пожирало греческую Смирну, с удивлением отмечалось, что

внешне [город] выглядит спокойным и почти нормальным. Государственные учреждения работают в обычном режиме, а по ночам модные кварталы переполнены публикой, сидящей на свежем воздухе, смотрящей фильмы или слушающей оркестры … Некоторые склонны считать, что спокойствие населения вызвано оцепенелостью, порожденной масштабами катастрофы.

Оцепенелость вскоре прошла. Всего через несколько недель все свободное пространство Афин и их пригородов – парки, муниципальные здания, школы, церкви – было заполнено отчаявшимися людьми. Известный фотограф видел, как семьи беженцев оккупировали все ложи в Муниципальном театре, здание которого было одним из прекраснейших произведений Эрнста Циллера. Величественный неоклассический Заппейон вместе с его садами был превращен в сиротский приют. Вокруг храма Зевса Олимпийского, а также на Агоре вокруг Гефестейона были разбиты палатки. Вскоре вокруг города начали возникать новые пригороды, распланированные и стихийные.

Один из самых ярких отчетов об этом гуманитарном кризисе принадлежит перу Эстер Лавджой, врача из Орегона, которая была основательницей и президентом Американских женских больниц, благотворительной организации, учрежденной первыми женщинами, профессионально работавшими в медицине. Она работала над тем, чтобы облегчить страдания населения в зонах военных действий по всей Анатолии, а затем, в феврале 1923 г., в ее жизни наступил довольно странный период: она жила в роскоши отеля «Гранд-Бретань» на площади Конституции, а работать ездила в лагерь приема беженцев на острове Макронисос у южного берега Аттики, где высаживались на сушу лишившиеся всего люди из Черноморского региона. Поскольку работоспособные мужчины по большей части оставались в турецком плену, среди беженцев значительно преобладали женщины. Когда судно «Иония» оказалось в виду островка, его начало качать, и оно не могло пристать к берегу из-за сильного волнения.