Несколькими днями ранее с него было отправлено мрачное сообщение: «Четыре тысячи беженцев. Воды нет. Продовольствия нет. На борту оспа и тиф».

Вскоре после этого Лавджой наблюдала

трагическую процессию, состоявшую из женщин, детей, стариков и небольшого числа работоспособных мужчин, с трудом пробиравшихся по песку с тюками на спине.

Многие из стариков были измождены; им пришлось помогать добраться до лагеря «нечистых», в котором должны были оставаться все вновь прибывшие, пока их не очистят от вшей и не дезинфицируют их скудные пожитки …

Было три санитарных шатра: один для незаразных больных, другой для сыпного тифа и третий для оспы … Очень многие умерли вскоре после высадки, по большей части от истощения, вызванного нехваткой воды и пищи, а также других тягот этого ужасного путешествия …

На всем острове было, вероятно, не более восьми тысяч изгнанников, считая и тех, кто высаживался с «Ионии»… но мне казалось, что в очереди за едой стоят тысяч двадцать. Держа в руках самые разнообразные горшки и плошки, в которые они получали свои порции, они медленно продвигались к нашим котлам, где им выдавали пайки черного хлеба, или каши, или фасоли в зависимости от размеров семьи … Каждая женщина была обязана привести с собой всех своих детей – способных ходить, – чтобы подтвердить их количество во избежание стяжательства.

Хотя Лавджой была потрясена до глубины души, у нее не было времени на сентиментальные переживания: ей нужно было следить за работой лагеря, начинать планирование дальнейшего сбора средств и обеспечивать благополучие полудюжины сотрудников, которые координировали работы по оказанию помощи. Но самое сильное замешательство она испытывала, когда возвращалась к ужину в великолепие «Гранд-Бретани», где:

Постояльцам подавали одну перемену блюд за другой: закуски и коктейли для пробуждения ослабевшего аппетита, затем суп, рыбу, птицу, мясо, десерты – все это с самыми разнообразными гарнирами и приправами, – и, наконец, кофе, сигареты и крепкие напитки, предлагавшиеся в гостиной … Мои мысли все еще были заняты ужасами Макронисоса, откуда я только что вернулась. Мне казалось, что зал переполнен голодными детьми.

Подобно многим посетителям Афин, искавшим лекарства для растревоженной души, она отправилась с компанией знакомых на ночную прогулку по Акрополю, но и это принесло ей лишь частичное утешение. Она никак не могла отвлечься от мыслей об адском острове.

Дул сильный ветер … наши палаточные городки были в опасности. Изумительный храм Афины Ники провозглашал непреходящую радость и истину красоты – но истинность безобразия и страданий столь же непреходяща.

Кариатиды прекраснее всего в бледном лунном свете. Уже две тысячи лет стоят они в портике Эрехтейона и останутся там и в будущем, среди новых несчастий, отличных от наших.

В целом операция, в результате которой Греция приняла около 1,2 миллиона беженцев из Турции, считается успешной. Со временем жизнестойкость, богатый социальный капитал и предпринимательская энергия бывших османских греков влились в жизненную силу эллинского государства. Разумеется, самый большой вклад в успех этого процесса внесли сами беженцы и их потомки. Однако нельзя забывать ни о тех чудовищных условиях, в которых они попали в Грецию, ни о тех по большей части невоспетых героинях и героях из разных стран, которые облегчали их непосредственные страдания и спасли бесчисленные жизни.

Когда оглядываешься на историю этих событий, может показаться странным, что политические отзвуки анатолийской военной катастрофы не причинили вреда Элефтериосу Венизелосу. В конце концов, именно он олицетворял политику оппортунистической дипломатии и экспансионизма, приносившую блестящие результаты вплоть до 1919 г. – а затем приведшую к чудовищному провалу. Однако, отчасти благодаря курьезному стечению обстоятельств, он и его сторонники не без некоторых оснований могли утверждать – к осени 1922 г., – что всех величайших военных и геополитических успехов Греция добилась под их управлением, а за величайшие катастрофы несут ответственность их противники-монархисты.

Как мы уже видели, непосредственно после Первой мировой войны Греческое государство и его вооруженные силы на краткое, но завораживающее мгновение получили доступ в город на Босфоре, хотя и не добились ничего даже близкого к власти над Константинополем, о которой они мечтали. На мирной конференции, начавшейся в Париже в январе 1919 г. и завершившейся состоявшимся в июне подписанием Версальского договора, Венизелос провел еще одну блестящую операцию. Отчасти воспользовавшись опасениями, которые Британия и Франция испытывали в отношении оппортунизма Италии, он убедил союзников позволить греческой армии высадиться в мае 1919 г. в кипящем жизнью многонациональном портовом городе Смирне, далеко превосходившем по значению все другие эгейские центры торговли. Это был момент международно признанного величия греков и жестокого разочарования и отчаяния турок.

Освоившись в Смирне, греческие силы рассредоточились и начали последовательно занимать все бо́льшие участки внутренней Анатолии. Политический руководитель греческой администрации Смирны, бывший верным последователем Венизелоса, имел приказ настоятельно обеспечивать равное обращение с греками и турками. Но этого было недостаточно, чтобы остановить рост недовольства среди турок, как простонародных, так и благородного происхождения, унижением, которое они претерпевали от своих давних соперников. Быстро набирало обороты турецкое националистическое движение, твердо намеренное вернуть себе контроль над Анатолией.

В августе 1920 г. Венизелос одержал очередную блестящую дипломатическую победу, добившись подписания Севрского мирного договора, который практически разрезал Турцию на части и гарантировал, что земли, оккупированные к этому моменту греческими силами, в течение пяти лет станут территорией Греции. Венизелос мог утверждать, что почти осуществил свою мечту о Греции на двух континентах (в Европе и Азии) и пяти морях – Ионическом, Эгейском, Средиземном, Мраморном и Черном. Однако в реальности условия Севрского мира представляли собой невыносимое оскорбление турок, и их выполнение могло быть обеспечено лишь безжалостной силой. Как сказал Уинстон Черчилль, этот договор предполагал «мир с Турцией, а его ратификация – войну с Турцией!».

По-видимому, политическим руководителям Греции год за годом без труда удавалось привлекать и использовать цвет молодежи страны, пока можно было надеяться на получение заманчивых территориальных наград. Но осенью 1920 г. произошли примечательные события, омрачившие перспективы Греции. 2 октября молодой король Александр вышел на прогулку по имению Татой. Двадцатисемилетний король, один из немногих членов царствующего дома, оставшихся в Греции после изгнания большей части семьи в 1917 г., был человеком импульсивным: в свое время он шокировал консерваторов своей женитьбой на Аспасии Ману, не принадлежавшей к числу особ королевской крови. Немецкая овчарка короля подралась с обезьяной-маготом[192]; Александр попытался их разнять, но на него напала другая обезьяна, искусавшая ему ноги и грудь. Всего через три недели Александр умер от сепсиса. Это чрезвычайно увеличило важность исхода предстоявших выборов. Александр царствовал лишь номинально, а на деле страной управлял Венизелос; теперь возникла возможность возвращения монархии в более реальном виде. Выборы состоялись 14 ноября, и