письмоносца сицилийских откупщиков. Все свои поездки он совершал верхом на коне, которого ему купила Ювентина. За быстроту доставки писем Сирту повысили жалованье.

От него Мемнон узнал, что Гаю Цестию в один из последних дней марта удалось завлечь Гадея в Убежище. Там ему и его шайке была устроена засада. Брат Гадея, Марк Тициний, к своему счастью, подхватил простуду по пути из Гераклеи в Капиций, где обосновался помилованный претором разбойник, принявший там новое и благозвучное италийское имя. В Капиции бывший военный трибун слег, и ему не пришлось участвовать в нападении на усадьбу Геренния. Это спасло ему жизнь.

Гадей по-прежнему был связан со своей шайкой, которая активно занималась грабежами в восточных областях острова. Долгое время разбойникам сопутствовала удача, за исключением описанного выше случая под Ассором, где они пытались разграбить обоз, но получили решительный отпор от сопровождавших его людей и потеряли при этом несколько своих товарищей.

Когда Марк Тициний приехал в Капиций и познакомил брата с Гаем Цестием, предлагавшим завладеть пиратскими сокровищами, которые хранились в известной ему пещере близ Катаны, Гадей не стал долго раздумывать. Цестий уверял, что в тайнике хранится много всякого добра, в том числе серебряные сосуды и утварь общей стоимостью не менее десяти талантов. Этого сообщения было достаточно, чтобы разжечь в разбойнике алчное желание как можно скорее добраться до этих сокровищ.

Гадей в несколько дней собрал всю свою шайку. Это были свободные граждане из Агирия и соседней Галарины – люди отчаянные, настоящие головорезы. Пасмурным утром тринадцатого дня эпафеболеона (29 марта) двадцать пять всадников в сопровождении Цестия выехали из Капиция и отправились к восточному побережью.

У Цестия в Капиции был сообщник, матрос с «Амфитриты». Как только Гадей дал согласие на его предложение, Цестий отправил матроса в Убежище, чтобы предупредить Геренния. Матрос, не жалея коня, примчался на виллу Геренния, который, узнав о скором появлении предателя, страшно обрадовался. Он тотчас собрал всех своих рабов, хорошо вооружил их тем оружием, которое хранилось в «пещере циклопов» и стал с нетерпением ждать встречи с незваными гостями. Неожиданно явилось и подкрепление. В бухту Улисса зашел один из миапаронов Блазиона, курсировавший вдоль восточного побережья с разведывательными целями. Вместе с корабельной командой и вооруженными рабами у Геренния составился отряд, численность которого не оставляла противнику никакой возможности вырваться из устроенной ему ловушки.

Когда Цестий привел Гадея и его всадников в усадьбу, она была окружена со всех сторон.

– Бой начали Гераклеон и его товарищи-инвалиды, показавшие себя неустрашимыми храбрецами, – рассказывал Сирт. – Я тоже обнажил свой меч и принял участие в схватке. Гадей и его молодчики защищались отчаянно. С нашей стороны были потери. Четверо были заколоты насмерть, в их числе однорукий Септимий, сражавшийся без щита, с открытой грудью. Один из разбойников поразил его мечом в самое сердце. Бедняга умер мгновенно, да успокоится его душа в царстве теней. Мы перебили всех из шайки Гадея, кроме него самого. Зная, какая участь его ожидает, мерзавец пытался пронзить кинжалом свои внутренности, но только ранил себя. Матросы схватили предателя еще живого, затолкали в мешок вместе с собакой и петухом, которые попались им под руку, и утопили в бухте, чтоб Минос и Радамант воздали по заслугам этому негодяю, – закончил Сирт свой рассказ.

Мемнон провел в области Катаны сорок дней. Здесь он принимал в свое войско добровольцев из числа сельских рабов, находившихся до прихода восставших под строжайшим присмотром в эргастулах, куда по приказу господ загоняли самых сильных, строптивых и склонных к побегу невольников. Таких в одной только области Катаны нашлось не менее тысячи человек. Из городских рабов очень немногие присоединились к восставшим. Всех новичков снабдили оружием, найденным в Катане. По подсказке одного из катанских рабов, Мемнон обнаружил в городе небольшой оружейный склад. Оружие в нем хранилось с незапамятных времен, и о нем почти все забыли, так как не было надобности для его применения. Этим оружием александриец вооружил более тысячи рабов, примкнувших к восставшим.

Но Мемнон не терял надежды увеличить свои силы до десяти-пятнадцати тысяч воинов, чтобы выступить с ними на помощь к осажденной римлянами Триокале. Он носился во главе небольшого отряда всадников по окрестностям соседних с Катаной городов и местечек, приказывал взламывать двери рабских тюрем, выступал с горячими речами перед рабами, призывая их к оружию. В областях Абрикса и Ациса ему удалось набрать еще две тысячи человек, которых он привел в лагерь под Катаной. Оружия не хватало. Александриец побуждал соратников собирать железо для изготовления тяжелых копий, дротиков и мечей. Нехватку щитов повстанцы, как это было и раньше, возмещали тем, что плели их из ивовых прутьев и виноградных лоз, обтягивая затем шкурами животных. Кроме того, Мемнон всячески поощрял бойцов изготавливать дротики не только с железными, но и с заостренными кремневыми наконечниками. Это метательное оружие александриец считал очень результативным, вспоминая сражения у Тифатской горы, под Моргантиной и под Скиртеей в осажденном лагере, где он и его товарищи, непрерывно забрасывая дротиками идущих на приступ римлян, отразили все их атаки.

В Катане было несколько железоделательных мастерских. Там восставшие наладили ковку мечей и наконечников для копий. Целыми отрядами они обходили загородные виллы богачей, собирая металлические части земледельческих орудий, вилы, заступы, мотыги и даже выламывали железные решетки из окошек эргастулов. Из всего добытого железа было выковано более двухсот пятидесяти мечей и около трех тысяч наконечников для копий и дротиков. В самом городе восставшие нашли около восьмисот копий и дротиков, а также пятьсот дорийских мечей и почти столько же панцирей и щитов, которые они отняли у солдат городской стражи.

В последний день скирофориона (15 июля), оставив в Катане Лукцея с семьюстами воинами, Мемнон выступил из лагеря во главе почти шеститысячного войска и повел его к Леонтинам.

Около полудня колонна подошла к мосту, перекинутому через Симет. Перейдя по нему на правый берег реки, восставшие вечером того же дня подошли к обмелевшей уже реке Терия, немного ниже того места, где была расположена Леонтина.

Там уже знали о приближении мятежников и спешно готовились к защите города. Все въездные ворота были заперты. Жители вооружались и спешили на стены, ожидая приступа. Но восставшие, переправившись на правый берег Терии, прошли мимо Леонтин.

Примерно в двух милях от города Мемнон приказал строить лагерь.

Под Леонтинами Мемнона, Сатира и Думнорига ждала радостная встреча с Астианаксом и Багиеном, которые явились в лагерь во главе конного отряда, насчитывавшего сто сорок всадников.

После разгрома конницы Ликорта под Скиртеей (сам он был убит в начале сражения) они вынуждены были спасаться бегством, но не вернулись в Триокалу, решив действовать на свой страх и риск в тылу у римлян. Когда Лукулл подошел с войском к Триокале, Астианакс и Багиен со своими всадниками скрывались в горах близ Анкиры.

– Сначала до нас дошел слух, что почти все стратеги, в том числе и Афинион, погибли под Скиртеей, – рассказывал Астианакс, – но потом мы встретили группу наших дезертиров, которые покинули Триокалу, не веря, что ее удастся отстоять. От них мы узнали, что Афинион жив. Израненный, он все же спасся и через два дня после сражения появился в Триокале…

– Хвала богам! – обрадованно воскликнул Сатир. – Мы-то считали его погибшим.

– К сожалению, нам также сообщили, что Терамен, Дамаскид, Диоксен и Аминандр пали в бою, – продолжал Астианакс. – В Триокалу вернулись Тевтат и Эвгеней. Скопад и Браней заперлись в Мотии с трехтысячным отрядом…

Через два дня, когда воины хорошо укрепили лагерь близ Леонтин, Мемнон с отрядом в тысячу человек двинулся к Менену, в области которого было много крупных поместий, принадлежавших римским всадникам. Это были «образцовые» рабовладельческие хозяйства: там с невольниками обращались очень сурово, принуждая их работать от рассвета до заката, и за малейший протест бросали в смирительные эргастулы, секли розгами и морили голодом.

В этих местах Мемнон провел четыре дня, собрав там более пятисот новых бойцов, преисполненных отважной решимости биться с римлянами. Вернувшись с ними