в лагерь под Леонтинами, александриец прежде всего вооружил всех новичков тем оружием, которое удалось собрать в Катане. Общая численность войска приближалась к шести с половиной тысячам человек, но треть его была еще очень плохо вооружена.

Между тем уже появились первые слухи о приближении римлян, которые шли со стороны Палики. Мемнон послал Астианакса и Багиена разведать, с какими силами наступает неприятель. Разведчики вернулись поздно вечером, сообщив, что около пяти тысяч римлян и их союзников стоят лагерем на полпути между Капитонианой и Паликой.

Как потом стало известно, во главе римского войска были военный трибун Варгунтей и его помощник Марк Тукций Сентин. По поручению легата Клептия, еще не оправившегося от ранений, полученных под Аместратом, Варгунтей в течение немногих дней собрал в Скиртее более полутора тысяч римских колонистов и сицилийцев, вернул в строй всех солдат, разбежавшихся после разгрома под Аместратом и довел численность своего отряда до пяти тысяч солдат. Лукулл, осаждавший Триокалу, прислал легату в заместители сенатора Марка Тукция Сентина с когортой легионеров. Но так как Клептий еще не в состоянии был командовать, сенатор, не обладавший достаточным военным опытом, признал старшинство трибуна Варгунтея.

Таким образом, силы восставших и римлян были приблизительно равны. Мемнон, посоветовавшись с командирами, принял решение дать сражение на открытой местности.

Римляне не заставили себя ждать. На следующий день разведчики примчались к Мемнону, предупредив, что враг на подходе.

Александриец приказал дать сигнал к выступлению из лагеря, и через час повстанцы густыми колоннами двинулись навстречу приближавшемуся римскому войску.

Мемнон выбрал местом сражения небольшую равнину, по которой проходила дорога, соединявшая Леонтины с Моргантиной. Здесь он в течение нескольких часов ожидал появления врага, расположив свое войско на сжатом пшеничном поле.

Наконец вдали показались походные колонны римлян и их союзников. Мемнон разослал командирам приказ, чтобы они были готовы к наступлению, если враг остановится и начнет строительство лагеря.

Однако он напрасно беспокоился о том, что римляне, по своему обыкновению, начнут возводить лагерь. Римское войско, немного замедлив движение вперед, стало менять походный порядок на боевой. Отряды союзников подались влево и вправо, развертываясь в три линии. В центре равняли строй когорты римских легионеров.

Мемнон уже собирался дать сигнал к наступлению, но в это время из рядов неприятеля выехал всадник со сверкающими на доспехах фалерами и пустил своего коня прямо к сомкнутым рядам повстанцев. На левой руке всадника был небольшой круглый щит, покрытый листовой бронзой, в правой руке он держал копье.

Осадив коня на расстоянии броска копья от первой шеренги повстанцев, он крикнул зычным голосом:

– Эй вы, варварские отродья! Кто тут вами верховодит? Я, римский военный трибун Луций Варгунтей, вызываю его на смертный бой. А если у него не хватает духа принять мой вызов, я готов биться с любым из вас. Итак, я жду!

Сказав это, храбрый трибун повернул коня и выехал на середину поля, ожидая противника.

Римское войско, ритмично ударяя копьями в щиты, издавало воинственные крики.

В ответ раздался мощный клич восставших, приветствующий своего предводителя, который выехал из строя на добром коне, потрясая копьем.

Оба всадника, пришпорив лошадей, с копьями наперевес устремились навстречу друг другу.

Римлянин на полном скаку, демонстрируя необыкновенную силу своей мощной длани, подбросил копье и ловко перехватил его почти за самый конец древка. Держа копье в вытянутой руке, он увеличил его длину почти на целый локоть, чтобы вернее достать им противника. Но Мемнон, слегка отклонив свой щит, отразил им удар вражеского копья. Острие его лишь скользнуло по поверхности щита. Сам же александриец, промчавшись мимо врага, успел ударить копьем прямо в середину его щита. Удар был силен, и римлянин, не удержавшись на коне, свалился на землю. Копье при падении вылетело из руки трибуна, но он с юношеским проворством вскочил на ноги и выхватил из ножен меч, приготовившись к защите.

Мемнон осадил коня. Соскочив с него, он вонзил в землю свое копье и тоже обнажил меч.

Через минуту оба противника сошлись, нанося друг другу яростные удары.

Войска той и другой стороны, затаив дыхание, следили за героическим единоборством. На поле вдруг наступила такая тишина, что даже воинам задних рядов слышны были звенящие удары двух клинков.

Варгунтей был очень силен и хорошо владел мечом, но Мемнон превзошел его своим искусством, обретенным еще в Александрии и отработанным в лучшей римской школе гладиаторов. Не защитили трибуна ни его бронзовый щит, ни стальной панцирь. Схватка продолжалась всего несколько минут. Мемнон положил ей конец, поразив римлянина острием меча в сонную артерию, и, когда тот, выронив щит, повалился на землю, пронзил почти насквозь поверженного врага неумолимым ударом.

Покончив с трибуном, Мемнон поймал за повод своего Селевка и, вскочив на него, высоко поднял над головой меч, призывая соратников к наступлению.

Заместитель Варгунтея сенатор Марк Тукций Сентин, выехав из рядов своих солдат на видное место, тоже подал сигнал к началу битвы.

Сражение началось с большим ожесточением. Долгое время ни одна из сторон не отступала ни на шаг. Римляне и латиняне первыми стали теснить восставших в центре, но в это время не выдержали сицилийцы и греческие наемники на левом фланге. Начав отступать, они вскоре обратились в беспорядочное бегство, и это решило исход сражения. Сатир, возглавлявший в тылу войска повстанцев три манипула отборных воинов, вовремя ввел их в сражение, заменив раненых и ослабевших бойцов в центре. Наступавшие римляне и латиняне были остановлены и вскоре тоже побежали, бросая щиты. Повстанцы преследовали их с диким ревом. В плен брали только тех, кто становился на колени, отбросив щит и оружие.

Это сражение неподалеку от Леонтин закончилась блестящей победой восставших. В их руки попали девять значков римских манипулов и еще одиннадцать знамен союзников римлян. Из пятитысячного войска, собранного Луцием Варгунтеем и Тукцием Сентином, убито было не менее полутора тысяч и взято в плен около восьмисот человек, остальные спаслись бегством. В числе пленных оказался и сенатор Марк Тукций Сентин. Он храбро сражался и был ранен.

Повстанцы с торжеством привели к Мемнону сенатора и взятого в плен вместе с ним его молодого контубернала, сына известного сенатора Луция Фонтея Капитона. Сенатор, боясь за юношу, громко объявлял разгоряченным боем повстанцам, что это сын консуляра, богатейшего из римлян, и за него заплатят большой выкуп.

– Сколько всего пленных? – спросил Мемнон, обратившись к Сатиру.

– Примерно восемьсот, это в основном сицилийцы и греки. Римлян и латинян не больше трехсот.

– Сицилийцев под охраной обозными рабочими, римлян и латинян распять, кроме этих двоих, – указал Мемнон на сенатора и отпрыска сенатора Фонтея Капитона.

– Зачем они тебе? – поинтересовался Сатир.

– Я беспокоюсь о Ювентине, – понизив голос, сказал Мемнон. – Теперь в Катане многие знают, что она моя жена. Ее могут схватить. Тогда я обменяю ее на этих двух знатных римлян… Алгальс! – обратился он к стоявшему рядом испанцу. – Кажется, ты говорил, что у тебя появился кузнец-оружейник. Пусть к нему отведут этих двух пленников, чтобы он наложил на них оковы. Позаботься о том, чтобы их хорошо стерегли.

Вечером на сходке воинов Мемнон объявил о своем намерении идти к Триокале.

– Наше появление там поднимет дух осажденных, – говорил Мемнон. – Кроме того, мы станем преградой на пути отрядов сицилийцев, собираемых Лукуллом со всей Сицилии. В то время как армия претора будет нести потери, наши силы будут расти изо дня в день. Придет время, и мы нанесем римлянам последний уничтожающий удар.

Энтузиазм александрийца передавался командирам и простым воинам, зажигая их сердца отвагой и надеждой, что не все еще потеряно и есть возможность одолеть врага. Мемнон уже доказал и свою необыкновенную храбрость, и талант военачальника. Многие проникались верой, что сама богиня Удачи сопутствует ему. Об этом свидетельствовали невероятные успехи предводимого им войска в течение последних двух месяцев.

На следующий день,