В нише по левую руку от меня, где бар и восемь картин «Закатс…» собрали толпу, музыкальное трио из местной консерватории бренькалопохоронную версию джазовой композиции «Му Funny Valentine». Мэри Айр (с бокаломшампанского в руке, но ещё трезвая) разглагольствовала о чём-то художественномперед группой внимательных слушателей. Справа от меня находился зал побольше,где устроили шведский стол. На одной стене висели картины «Розы, растущие изракушек» и «Я вижу луну», на другой — три вида Дьюма-роуд. Я заметил, чтонекоторые люди фотографируют их камерами, встроенными в мобильники, хотя привходе на треножнике стояла табличка, на которой чётко и ясно большими буквамиуказывалось, что фотосъёмка запрещена.

Я обратил на это внимание проходившего мимо Джимми Йошиды,он кивнул, но не рассердился, не выказал ни малейшего раздражения, скорее,выглядел ошеломлённым.

— Здесь так много людей, которых я никак не связываю с миромискусства и даже просто не знаю. На моей памяти впервые выставка собираетстолько народу.

— Это плохо?

— Господи, нет! Но после стольких лет, ушедших на то, чтобыудержаться на плаву, такой успех очень уж непривычен.

Центральный зал галереи «Скотто» был достаточно большим, чтов этот вечер пришлось очень кстати. Хотя еда, выпивка и музыка находились взалах поменьше, именно здесь, в центральном зале, собрались гости. Картиныцикла «Девочка и корабль», подвешенные на почти невидимых шнурах, занималисередину зала. «Смотрящего на запад Уайрмана» определили на дальнюю стену. Навсей выставке только эту картину да «Девочку и корабль № 8» я пометилнаклейками «НДП». «Уайрмана» — потому что картина принадлежала ему, «№ 8» — потомучто просто не мог заставить себя её продать.

— Что, вздремнуть так и не удалось? — раздался слева от меняголос Анжела Слоботника, как и всегда, игнорировавшего тычки локтем в бок отсобственной жены.

— Нет, я бодрый как никогда, просто…

Мужчина в костюме стоимостью не меньше двух тысяч баксовпротянул мне руку.

— Генри Вестик, Первый сарасотский банк. Частные вклады.Ваши картины — удивительные, мистер Фримантл. Я поражён. Потрясён.

— Благодарю, — ответил я и подумал, что он забыл сказать: «ВЫНЕ ДОЛЖНЫ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ НА ДОСТИГНУТОМ». — Вы очень добры.

Между его пальцев появилась визитная карточка. Как в трюкеуличного фокусника. С тем лишь отличием, что уличные фокусники не носят костюмы«от Армани».

— Если я смогу что-нибудь сделать для вас… На обороте янаписал мои телефоны — домашний, сотовый, рабочий.

— Вы очень добры, — повторил я. Другие слова в голову нелезли. Да и что, по мнению мистера Вестика, я мог ещё сделать? Позвонить емудомой и опять поблагодарить? Попросить ссуду и предложить в залог картину?

— Вы позволите подойти с женой и представить её вам? —спросил он, и выражение его глаз показалось мне знакомым. Он смотрел на меняхоть и не совсем так, как Уайрман, осознавший, что я перекрыл кислород КэндиБрауну, но близко к тому. Словно немного меня боялся.

— Разумеется, — кивнул я, и Вестик отошёл.

— Ты строил отделения банков для таких парней, как этот, апотом тебе приходилось ругаться с ними потому, что они не хотели оплачиватьнепредвиденные расходы, — заметил Анджел. Он был в синем костюме, которыйпровисел в шкафу не один год и теперь буквально лопался на нём, как наНевероятном Халке.[154] — Тогда он принял бы тебя за какого-нибудь зануду,который пытается испортить ему день. А теперь смотрит так, словно ты срёшьзолотыми пряжками для ремня.

— Анжел, прекрати! — воскликнула Элен Слоботник,одновременно тыча супруга локтем и пытаясь добраться до его бокала сшампанским. Анжел отвёл бокал за пределы её досягаемости.

— Скажи ей, что это правда, босс.

— Скорее да, чем нет, — согласился с ним я.

И так на меня смотрел не только банкир. Ещё и женщины… да,да. Когда наши взгляды встречались, я улавливал некую томность, раздумья напредмет, смогу ли я обнимать их только одной рукой. Бред, конечно, но…

Кто-то схватил меня сзади, чуть не швырнул на пол. Я бырасплескал всё шампанское из бокала, если бы Анжел ловко не выхватил его измоей руки. Обернувшись, я увидел улыбаюшуюся Кэти Грин. Нарядфизкультурницы-гестаповки она, вероятно, оставила в Миннесоте и на выставкупришла в коротком, поблёскивающем зелёном платье, которое плотно облегало еёладную фигуру, и на таких высоких каблуках, что макушкой доставала мне до лба.Позади неё возвышался Кеймен. Его огромные глаза доброжелательно оглядывали залсквозь очки в роговой оправе.

— Господи, Кэти! — воскликнул я. — А если б я шлёпнулся на пол,что б тогда?

— Тогда бы я заставила тебя сделать пятьдесят поднятий торсаиз положения лёжа. — Она улыбнулась ещё шире. Её глаза наполнились слезами. —Как и обещала по телефону. Какой загар, симпатичный ты наш! — Она заплакала иобняла меня.

Я обнял её в ответ, потом пожал руку Кеймену. Моя кистьполностью исчезла в его ладони.

— Ваш самолёт идеально подходит для людей моих габаритов, —пророкотал доктор. Люди начали поворачиваться на его голос. Басу него был, каку Джеймса Эрла Джонса.[155] Озвученное таким голосом рекламное объявление всупермаркете воспринимается как Глас Божий. — Я получил огромное удовольствие,Эдгар.

— Это не мой самолёт, но я рад. Хотите…

— Мистер Фримантл?

Ко мне обратилась очаровательная рыжеволосая девушка, грудикоторой — щедро обсыпанные веснушками — грозили вывалиться из декольтекрошечного розового платья. Она смотрела на меня большущими зелёными глазами.На вид ей было не больше лет, чем моей дочери Мелинде. Прежде чем я успелвымолвить хоть слово, девушка протянула руку, мягко сжала мои пальцы.

— Я просто хотела прикоснуться к руке, которая нарисовалавсе эти картины, — продолжила она. — Эти прекрасные, пугающие картины. Господи,вы потрясающий художник! — Она подняла мою руку, поцеловала её. Потом приложилак одной груди. Сквозь тонкий шифон я почувствовал твёрдую вишенку соска. Ирыженькая растворилась в толпе.

— И часто такое случается? — спросил Кеймен, а Кэтиодновременно с ним поинтересовалась: — Так вот, значит, какие плоды развода тыпожинаешь, Эдгар? — Они переглянулись и мгновением позже расхохотались.