Я взял её за руку и направился к двери. Илли шла рядом сматерью, а Линии и Рик последовали за нами. Аплодисменты усилились. Людиповорачивались и вытягивали шеи.

— Кто это, Эдгар? — повторила Пэм.

— Мои лучшие друзья с острова, — я повернулся к Илзе, — однаиз них — та женщина на дороге, помнишь? Она оказалась не невестой, а дочерьюкрёстного отца. Её зовут Элизабет Истлейк, и она очень милая.

Глаза Илзе весело заблестели.

— Та старушка в больших синих кедах?

Толпа (многие аплодировали) раздалась, пропуская нас, ирядом с входной дверью (по сторонам стояли столы, на каждом — по чаше пунша) янаконец увидел всю троицу. Глаза защипало, в горле возник комок. Джек по стольторжественному поводу надел синевато-серый костюм и пригладил обычно непокорныеволосы, так что выглядел он теперь, как молодой сотрудник «Бэнк оф Америка» —или как необычайно высокий семиклассник, пришедший в университет на Деньоткрытых дверей. Уайрман, который катил кресло Элизабет, прибыл в выцветшихджинсах без ремня и белой льняной рубашке с круглым воротником, подчёркивающейего загар. Волосы он зачесал назад, и впервые я осознал, какой он красавец.Ничуть не уступает пятидесятилетнему Харрисону Форду.

Но, разумеется, все взгляды приковала к себе Элизабет.Именно ей адресовались эти аплодисменты — даже от новичков, которые понятия неимели, кого видят перед собой. На ней был чёрный брючный костюм из грубойхлопчатобумажной ткани, теперь великоватый для неё, но элегантный. Забранныенаверх волосы накрывала тоненькая сетка, сверкающая, как бриллианты, под светомпотолочных ламп. На шее на золотой цепочке висел резной кулон из слоновойкости, а на ногах были не синие франкенштейновские кеды, но изящные тёмно-алыелакированные туфельки. Между указательным и средним узловатыми пальцами левойруки торчал золотой мундштук с нераскуренной сигаретой.

Элизабет поворачивала голову то вправо, то влево иулыбалась. Когда Мэри подошла к креслу, Уайрман остановился, давая возможностьболее молодой женщине поцеловать Элизабет в щёку и что-то шепнуть на ухо.Элизабет выслушала, кивнула. Потом что-то прошептала в ответ. Мэри хриплорассмеялась, погладила Элизабет по руке.

Кто-то протиснулся мимо меня. Джейкоб Розенблатт, бухгалтер,со слезами на глазах и покрасневшим носом. За ним следовали Дарио и Джимми.Розенблатт опустился на колени у её кресла, суставы хрустнули, как выстрелы изстартового пистолета.

— Мисс Истлейк! Мисс Истлейк, как давно мы вас не видели, атеперь… какой чудесный сюрприз!

— И я рада видеть тебя, Джейк. — Она прижала его лысуюголову к своей груди, словно положила на неё очень большое яйцо. — Красивый,как Богарт! — Тут Элизабет увидела меня… и подмигнула. Я подмигнул в ответ, ноудерживать счастливую маску на лице удавалось с трудом. Несмотря на улыбку,выглядела Элизабет измождённой, смертельно уставшей.

Я поднял глаза на Уайрмана, и он едва заметно пожал плечами.«Она настояла», — означал тот жест. Я перевёл взгляд на Джека, и тототреагировал точно так же.

Розенблатт тем временем лихорадочно рылся в карманах.Наконец вытащил книжицу спичек, такую потрёпанную, что, должно быть, она попалав Соединённые Штаты без паспорта через Эллис-Айленд.[157] Раскрыл, оторвал однуспичку.

— Я думала, что курение в общественных зданиях запрещено, —заметила Элизабет.

Розенблатт пожал плечами. Шея его покраснела. Я дажеиспугался, что голова у него сейчас взорвётся. Наконец он воскликнул:

— На хер правила, мисс Истлейк!

— БРАВИССИМО! — прокричала Мэри, засмеялась и вскинула рукик потолку, вызвав очередной взрыв аплодисментов. Ещё громче захлопали, когдаРозенблатту наконец-то удалось зажечь древнюю картонную спичку и поднестиогонёк к сигарете: Элизабет уже зажала губами кончик мундштука.

— Кто она, папочка? — спросила Илзе. — Помимо того, чтоживёт по соседству?

— Если верить газетам, одно время она играла активную роль вкультурной жизни Сарасоты.

— Не понимаю, почему это даёт ей право отравлять наши лёгкиесигаретным дымом? — фыркнула Линии. Вертикальная складка вновь появилась меж еёбровей.

Рик улыбнулся.

— Cherie, после всех баров, в которых мы побывали…

— Здесь таких баров нет! — Вертикальная складка углубилась,и я подумал: «Рик, ты, конечно, француз, но тебе предстоит ещё многое узнать обэтой американской женщине».

Элис Окойн что-то шепнула Дарио, и тот достал из карманажестяную коробочку с мятными пастилками. Высыпал их себе на ладонь, коробочкупротянул Элис. Она передала коробочку Элизабет, которая поблагодариладевушку истряхнула сигаретный пепел в жестянку.

Пэм какое-то время как зачарованная наблюдала за Элизабет,потом повернулась ко мне.

— И что она думает о твоих картинах?

— Не знаю, — ответил я. — Она их ещё не видела. Элизабетвзмахом руки предложила мне подойти.

— Вы познакомите меня со своей семьёй?

Я познакомил: начал с Пэм и закончил Риком. Джек и Уайрмантакже обменялись рукопожатиями с Пэм и девочками.

— После всех наших телефонных разговоров очень приятнонаконец-то увидеть вас вживую, — улыбнулся Уайрман Пэм.

— Взаимно. — Пэм оглядела его с головы до ног. Должно быть,увиденное ей понравилось. Потому что её лицо осветила искренняя улыбка. — Мысделали всё, чтобы выставка состоялась, не так ли? Он нам жизнь не облегчал, номы своего добились.

— В искусстве лёгких путей нет, девушка, — прокомментировалаЭлизабет.

Пэм посмотрела на неё, по-прежнему сияя искренней улыбкой —той самой, в которую я когда-то влюбился.

— Знаете, меня уже давно никто не называл девушкой.

— Для меня вы юная и прекрасная, — ответила Элизабет. Сейчасона ничуть не напоминала ту женщину, что неделей раньше сидела в этом самоминвалидном кресле, ссутулившись, наклонившись вперёд, бормоча под нос что-тонечленораздельное. Пусть выглядела Элизабет крайне измождённой, передо мной былсовершенно другой человек. — Но не такая юная и прекрасная, как ваши дочери.Девочки, ваш отец — очень талантливый человек.

— Мы им гордимся, — ответила Мелинда, теребя пальцамиожерелье.

Элизабет ей улыбнулась, посмотрела на меня.

— Я хочу увидеть картины и составить собственноевпечатление. Вы не откажете мне в этом удовольствии, Эдгар?