— Ерунда. Это свет так падает. Никто меня не обидел. Простомы все страшно устали. Шёл бы ты спать, Андрюша.

— Нет. Зачем спать? Уже утро. Я должен ждать звонка. ПавелНиколаевич ещё ничего не знает, я хочу первым сказать ему, что у него родилсясын.

Федор прошёл в лабораторию. Зажёг керосинку. Крысы метались,пищали. У них кончились вода и корм. Все до одной были живы, и как толькоАгапкин насыпал в кормушки зерна, налил воды в поильники, кинулись, с пискомрасталкивая друг друга. Только Григорий Третий сидел, не двигаясь. Он видел,что другие уже едят, пьют. У него было всё своё, отдельное, тоже пустое.

— Здорово, приятель. Для тебя я припас кое-что особенное, —сказал Федор искусственно бодрым голосом, — вот тебе от наших старших братьев.

Он выдвинул лоток, кроме обычного зерна положил туда кусокшвейцарского сыру, маленькое сдобное печенье. Крыс прыгнул к кормушке такстремительно, что Федор отпрянул.

— Ого, сколько у тебя сил, какая отличная реакция, я уж неговорю про аппетит. Ты ещё помолодел, что ли? Станет светло, осмотрю тебя.Кажется, в этом аду ты чувствуешь себя лучше всех.

Когда он вернулся в гостиную, профессор уже не спал. Няняподложила ему под спину подушки, придвинула керосинку. Он сидел и читал газету«Новая жизнь», которую Агапкин принёс вчера с Большой Никитской.

— Федор, кто звонил? Откуда взялась у нас эта страннаяпресса? Это что, теперь только такие выходят газеты?

Агапкин объяснил, что звонил знакомый и ничего нового несказал, а газету он вчера случайно подобрал на улице. Но профессор все этопропустил мимо ушей и стал возбуждённо зачитывать список членов Временногорабочего и крестьянского правительства.

— Председатель Владимир Ульянов (Ленин). Такой маленький,лысый, картавый? Дружит с германцами? Кажется, именно он заявил, что каждаякухарка будет управлять государством? Погодите, но ни одной кухарки я здесь невижу. Рыков, Милютин, Шляпников, Скворцов. Никого не знаю. А, вот, Л Д.Бронштейн (Троцкий). Человек с уникальной глоткой. Когда он выступал накаком-то митинге, в окрестных домах звенели стёкла. Боже, а это кто? По деламнациональностей, И.В.Джугашвили (Сталин). Слушайте, может, именно он и есть тасамая кухарка?

Гамбург, 2006

Иван Анатольевич Зубов проснулся от писка своего мобильного.

— О чём ты говорил с Лукьяновым в ресторане в последний раз?— проорала маленькая трубка так громко, что сонный Зубов подскочил нагостиничной кровати и стукнулся головой об угол тумбочки.

Светящийся циферблат показывал половину пятого. Зубов ужеперевёл часы на местное время, значит, в Москве только половина седьмого. Онвстал, морщась, прошёл с телефоном в ванную, смочил полотенце холодной водой иприложил к ушибленному виску. Трубка продолжала орать:

— Ты навешал мне лапши на уши, будто случайно забылподзарядить свой чёртов диктофон. Ты никогда ничего не забываешь случайно! Тысоврал, что Лукьянов согласился на все твои предложения! Ни хрена он несогласился! Учти, я добьюсь эксгумации!

Судя по тому, что Кольт позвонил в половине седьмого,бранился, истерил, как базарная баба, ничего страшного не произошло. Зубовсвоего шефа знал, как родная мать ребёнка.

Если бы Пётр Борисович хоть на минуту заподозрил то, о чёмсейчас орал, он бы не орал вовсе. Он вёл бы себя спокойно, был приветлив, какникогда, добродушно шутил и скорей всего не задал бы ни единого вопроса наинтересующую его тему. Только после того, как компетентные люди, за оченьсерьёзное вознаграждение, провели бы независимое, совершенно бесшумноерасследование и доложили о результате, Пётр Борисович, возможно, вступил бы впрямой диалог с обвиняемым. Но так же спокойно, не повышая голоса.

— У него было здоровое сердце! Он умер после того, какпоужинал с тобой в ресторане! Чем ты его накормил, ты, чекушник?

— Салат «Цезарь» с куриной грудкой. Рыбное ассорти на пару,без гарнира. Травяной чай с ванилью, — спокойно перечислил Зубов и сел наскамеечку в душевой кабинке.

— Какого лешего ты врал, будто он согласился?

— Я не врал. Он действительно согласился, но не за деньги, аради дочери.

— Что ты бредишь? Они же нищие, оба! Ради дочери он бы денегвзял, чтобы она жила по-человечески!

Капля воды из душевого рожка шлёпнулась на макушку. Зубовтяжело вздохнул, поднялся с неудобной скамеечки, вышел из кабинки, взглянул взеркало. Ушибленный висок покраснел и слегка припух.

— Я убедил его, что только Софи может решить, какраспорядиться открытием. Она биолог, она праправнучка. Это судьба. Она сумеетразобраться во всём и понять, что делать дальше. Это её право, её долг и,возможно, её главный шанс в жизни. Я поклялся, что мы не станем давить на неё,мы только предоставим ей возможность спокойно разобраться, изучить всё, чтоосталось — если вообще осталось, и принять решение.

Иван Анатольевич вернулся в комнату, достал из морозильникамини-бара лоток со льдом, выбил несколько кубиков, завернул в салфетку. Потомзалез под одеяло и приложил холодный компресс к виску.

— Ну? Что замолчал? Дальше!

— Он обещал поговорить с ней, но не сразу. Её надоподготовить, слишком это всё неожиданно, серьёзно и сложно. Он переживалглавным образом из-за того, что если препарат действительно существует, то наплечи его девочки свалится такая огромная моральная ответственность. Именно этобольше всего мучило его. Но, в общем, я нашёл правильный ход. Оказывается, яговорил ему совершенно то же, что старик Данилов.

— Откуда ты знаешь? Он же сказал тебе, что они вообще некасались этой темы.

— На самом деле, конечно, касались, но Лукьянов не могпередавать мне, чужому человеку, подробности семейной тайны. У него просто языкне поворачивался. У него свои принципы, вы же знаете. Я всё понял по одной лишьфразе: «Да, он тоже так считает». В итоге мы расстались вполне дружелюбно. Япредложил подвезти его, но он сказал, что хочет прогуляться пешком, подышать.

— Это всё?

— Все. Мы договорились, что он позвонит мне сразу послеразговора с ней.

— А почему же тогда ваша предыдущая встреча прошла такнеудачно?

— Пётр Борисович, я с самого начала пытался вам объяснить,что не стоит сразу предлагать ему деньги.

В трубке было слышно, как Кольт сопит и пьёт что-то, громкобыстро глотает.

«Бессонница, — подумал Зубов, — совсем плохо с нервами. Кажется,он пьян. Сидит один, хлещет дорогущий коньяк „Нуар Ант“, и я не завидую тому,кто сегодня утром в офисе первым попадётся ему под руку. Проклятый старецнаплёл ему про меня всяких гадостей. Недаром он сейчас назвал меня чекушник.Так презрительно именовали чекистов с восемнадцатого года, так называет менястарец. Чекушник. А сам он, генерал Агапкин, кто, интересно?»