Вскинул глаза на Бусыгина – и еле протолкнул сквозьстиснутое судорогой горло свою невероятную догадку:

– Так это твою кассету я вез в Амман?

Тяжелое тело Фаины оказалось неожиданно проворным. Однойрукой она вцепилась Алёне в блузку на груди и молотила ее по голове сумочкой.Шарф соскользнул, открыв едва покрытую волосами голову.

Выражение мрачного удовлетворения мелькнуло в глазах Фаины,и она удвоила силу ударов. Это было чуть ли не единственным живым, человеческимее выражением. Маска тупой злобы на миг соскользнула – но тотчас же лицо сноваоледенело.

Эти ничего не выражающие глаза гипнотизировали Алёну, лишалиее сил. Она одной рукой отбивалась, другой пыталась разжать пальцы Фаины,стиснувшие блузку на самом горле. Ей было душно, больно, она пыталасьувернуться от металлической застежки на Фаининой сумке, удары которой былиболезненны, но Фаина была сильнее, она теснила Алёну в угол, методично наносяей новые и новые удары. Если бы у нее в руках оказалась не сумка, а, к примеру,молоток или топорик, она работала бы ими точно так же споро, неостановимо. Новедь в углу будет еще труднее выворачиваться! Этой круглой, выпуклой, тяжелойзастежкой Фаина и без всякого топорика забьет ее до потери сознания.

Изловчившись, Алёна сильно двинула Фаину локтем в грудь. Таотшатнулась, охнула. Мгновенно промелькнуло воспоминание: заведующая в клиникевозмущенно рассказывает о каком-то неловком дядьке, в автобусе нечаяннотолкнувшем ее локтем в грудь, морщится и обеспокоенно повторяет: «У женщины этосамая проблемная зона, от такого удара может быть рак!» Ненужное воспоминание,а главное, ненужный стыд, молнией вспыхнувший при виде искаженного лица Фаины…

Как бы там ни было, Алёне удалось вырваться и оттолкнутьФаину. Та отпрянула, поскользнулась на еще сыром полу и тяжело села. Сумкаотлетела куда-то под кровать.

Надо было схватить что-то тяжелое, наброситься, оглушитьФаину, но Алёна, наконец-то глотнув воздуху, ринулась к выходу.

Не тут-то было!

Фаина с неожиданным проворством вскочила и навалилась на неесзади, добравшись наконец пальцами до горла. Они были длинные, проворные,сильные, эти пальцы отличного хирурга, они знали, как причинить побольше боли,куда надавить, чтобы пережать на шее артерии…

Тьма вдруг начала заволакивать голову Алёны. Она билась,металась под этим гнущим к земле тяжелым телом, но рывки становились слабее ислабее. Ноги вдруг начали разъезжаться, подкосились; она рухнула на колени, аФаина все давила сверху, давила на шею…

«Если потеряю сознание – все», – вяло проплыло вголове.

Еще раз рванулась, пытаясь сбросить смертельный груз, новместо этого оказалась лежащей плашмя, уткнувшись лицом во влажные доски. Онибыли какого-то странного цвета, не светло-коричневые, как раньше, амутно-красные и почему-то мягкие на вид. Доски вдруг начали расступаться, Алёнапроваливалась в них, будто в какое-то красное болото. Это было так страшно, чтоона закрыла глаза, лишь бы не видеть… и вдруг тяжесть, вдавившая ее в страшноекрасное месиво, исчезла. Какая-то сила рывком вздернула Алёну на ноги, и кто-топрокричал ей в лицо:

– Жива?

Она медленно разлепила веки и уставилась в большое красноелицо, маячившее перед глазами и заслонявшее весь мир. Лицо было злое, дажеяростное, но оно не было лицом Фаины, это Алёна знала точно, а потому неиспытывала страха и только тупо смотрела и смотрела на него…

– Ой, Андрюха, она шевелится! – тоненько завизжалочто-то за пределами лица.

Сердитые маленькие глазки оторвались от Алёны, тяжелый голосугрожающе взрыкнул:

– Ща я ей шевельнусь, паскуде…

«Да я тихо стою, я не шевелюсь!» – чуть не вскрикнула Алёна,как вдруг до нее дошло, что эта ярость адресована не ей.

Алёна почувствовала, как ее слегка подтолкнули куда-то. Ногиподломились, и она плюхнулась в мягкие объятия старого продавленного дивана.

Туман перед глазами рассеялся, она увидела комнату – своюкомнату, знакомую, но вместе с тем незнакомую из-за царившего вокругбеспорядка. Стулья валялись, скатерть была сдернута со стола вместе с большойкерамической вазой, расколовшейся надвое, с тумбочки упал приемник…

Алёна смутно вспомнила, как ударялась обо что-то, когдапыталась сбросить с себя Фаину.

Фаина! Где она? Убежала?

– Вон, гляди, шевелится! Гляди, сбежит! Андрюха, дай ей ещеразок! – азартно завизжал кто-то рядом, и Алёна, покосившись, с изумлениемузнала… Антонину Васильевну, соседку.

Не может быть!

Нет, точно, она. А могучая мужская фигура, котораясклонилась над лежащим в углу бледно-зеленым кулем, – это соседкин зять,милиционер. А бесформенный куль лимонно-желтого цвета, внезапношевельнувшийся, – это что? Фаина?

– Алёнка, ты живая? – Темные, задорные глаза АнтониныВасильевны заглянули в лицо. – Живая, говорю? Ну, чего молчишь?

– Замолчишь тут, наверное, – тяжело пробасил зять,бесцеремонно ткнув ножищей куль, который жалобно всхлипнул, но тотчасзатих. – Эта бабища ее только что не задушила. Вовремя вы ситуациюпросекли, мамаша. – Он обернулся и с уважением поглядел на АнтонинуВасильевну. – Конечно, в окошки за людьми подглядывать – вроде как несовсем удобно, хотя, с другой стороны, если бы не вы, мы наверняка имели быздесь нераскрытое убийство!

– Да и ты, сынок, не оплошал, – с нежностью отозваласьАнтонина Васильевна. – Хоть и напрасно того черного бранил, а тут неоплошал!

– Как это напрасно? – В голосе Андрюхи прозвучала ноткаобиды, будто кто-то звякнул чайной ложечкой по чугунному котлу. – Да он женебось наркоман, иначе разве бы… Дом покупать он решил, надо же такое наврать!Только вы, мамаша, с вашим добрым сердцем можете всякой ерунде верить! Выдумаете, если я инспектор ГИБДД, так в оперативной обстановке ни в зуб ногой? Анож ему зачем, этому вашему черному? Зачем ему нож, да еще такой, какимчеловека в один миг можно вскрыть, будто банку с тушенкой! Я, конечно, думатьне думал, что у вас в переулочке возможны кровавые разборки, но, видно,криминал и сюда лапы протянул. Если лицо кавказской национальности, значит,преступник, я это всегда говорил и буду говорить! Не нравится такой подход –мотайте все отсюда на свой Кавказ. А то у них там война, они, понимаешь, отвоинской обязанности за прилавками на Мытном да на Канавинском рынкахотсиживаются, а криминогенная обстановка за их счет растет как на дрожжах! Ещехорошо, что он себе этим ножиком горло взрезал, а не кому-то другому!

Андрюха обернулся к Алёне, которая сделала попытку вскочить.