– Нет, Мариус действительно существовал, как продолжаетсуществовать и поныне. И он такой не один, есть другие, похожие на него. ЕстьДети Тысячелетий, которые поступили с обретенными ими способностями гораздо мудрееи лучше, чем Дети Тьмы.

– Лестат, сейчас самое главное, чтобы мы сумели какследует воспользоваться своим даром, – сказала она. – Что я преждевсего узнала от Армана, так это то, что все бессмертные воспринимают смерть какнечто очень соблазнительное, чему они не в силах сопротивляться. И что им никакне удается подавить в себе стремление к смерти и собственную человечность. Ивот теперь в своих странствиях по миру я хочу воспользоваться полученнымизнаниями как щитом. Я говорю сейчас не о постоянно изменяющемся суетном мире,которого так боятся и который вечно считают опасным эти существа, а о том мире,который вечно остается неизменным.

Отбросив назад волосы, она снова стала смотреть на огонь.

– Я мечтаю о покрытых снегом горах, – тихопромолвила она, – о бескрайних пустынях и непроходимых джунглях, обобширных лесах на севере Америки, куда, как говорят, не ступала нога белогочеловека. – Она перевела взгляд на меня, и лицо ее слегкасмягчилось. – Подумай об этом. Нет такого места, куда бы мы не моглиотправиться. И если Дети Тысячелетий действительно существуют, то, быть может,они обитают именно там. Вдали от суетного мира людей.

– Но если это так, как же удается им выжить? –спросил я, видя перед своими глазами тот мир, к которому привык, мир,наполненный людьми и всем тем, что сделано их руками. – Ведь человекслужит для нас источником питания и жизни.

– О, в этих лесах бьется множество другихсердец, – мечтательно ответила она. – И в них течет кровь, которуюможет взять тот, кому она необходима… Теперь мне по силам сделать то, что делалкогда-то ты. Теперь я сама могла бы сразиться с волками… – Голос ее затих,и она глубоко задумалась. – Самое главное, Лестат, – после долгогомолчания вновь заговорила она, – это то, что мы отныне можем делать все,что только пожелаем. Мы абсолютно свободны!

– Я был свободен и прежде, – сказал я. – Менямало заботило, о чем собирался поведать нам Арман. Но Мариус! Я уверен, чтоМариус жив. Я это чувствую. Я чувствовал это еще тогда, когда Арман рассказывалнам свою историю. А Мариусу известно так много! Речь не о том, что он знает онас с тобой или о Тех, Кого Следует Оберегать, нет, но он знает все о жизнивообще и о том, как преодолевать время.

– Что ж, если тебе это так необходимо, пусть он будетдля тебя святым покровителем.

Ее слова меня рассердили, и я замолчал. Откровенно говоря,все эти разговоры о джунглях и густых лесах пугали меня. На память пришлислова, сказанные Арманом, когда он пытался поссорить и разлучить нас сГабриэль. Уже тогда, когда я слушал его тщательно обдуманные речи, я несомневался, что вскоре непременно их вспомню. Итак, подумал я, подобносмертным, все мы отличаемся друг от друга, и вполне возможно, что наширазногласия проявляются в более сильной форме, так же как наши страсть илюбовь.

– Есть, правда, одна деталь, один намек… – глядя вогонь, произнесла Габриэль. – Мелочь, которая делает возможной правдивостьрассказа о Мариусе.

– Таких намеков и мелочей тысячи, – возразил я.

– Помнишь, он сказал, что Мариус всегда убивал толькозлодеев? – продолжала она. – И он назвал злодея Тифоном, убийцейсобственного брата.

– Я думал, что он говорит о Каине, убившемАвеля, – ответил я. – Именно Каина я видел перед собой, когда слушалего рассказ об этом, хотя он назвал другое имя.

– Именно об этом я и говорю. Арман и сам не понимал, окаком Тифоне идет речь, он только повторил имя. Но я знаю, о ком он на самомделе говорил.

– Расскажи мне.

– Это персонаж мифов Древней Греции и Рима. Здесьимелась в виду история египетского бога Осириса, убитого своим братом Тифоном,который хотел стать царем Подземного мира. Арман, конечно же, мог прочесть обэтом у Плутарха, но он явно не знаком с древним мудрецом.

– Теперь ты понимаешь, что Мариус действительносуществует? Утверждая, что тот жил уже целое тысячелетие, Арман говорил правду.

– Все может быть, Лестат, все может быть…

– Матушка, расскажи мне еще раз, расскажи этуегипетскую сказку!

– Лестат, у тебя впереди еще много лет, чтобы самомупрочитать обо всем. – Она поднялась и наклонилась, чтобы меня поцеловать.Как всегда, перед рассветом она двигалась медленнее, чем обычно, и была оченьхолодной. – Что же касается меня, то я навсегда покончила с книгами. Ячитала их тогда, когда больше ничего не могла делать. – Она взяла мои рукив свои. – Пообещай мне, что завтра же мы отправимся в путь. И что мы неувидим предместий Парижа до тех пор, пока не объедем весь свет и не побываем надругой стороне земли.

– Мы сделаем так, как ты захочешь.

Она обратила лицо к звездам.

– Но куда ты идешь? – спросил я, следуя за ней ивидя, что она открывает ворота и направляется к росшим неподалеку деревьям.

– Я хочу проверить, смогу ли я спать просто вземле, – ответила она, оглядываясь на меня через плечо. – Если завтрая не проснусь, ты будешь знать, что у меня ничего не вышло.

– Но это же чистейшей воды безумие! – воскликнуля, приходя в ужас от самой идеи.

Она продолжала идти вперед, а затем под сенью толстыхвековых дубов встала на колени и принялась руками раскапывать скрытую подопавшими листьями мокрую землю. Зрелище было поистине ужасным: прекраснаяколдунья с белокурыми волосами, словно дикий зверь бешено царапающая ногтямиземлю.

Поднявшись с коленей, она на прощанье послала мне воздушныйпоцелуй. Потом, собрав всю свою волю, она спустилась в яму, и земля поглотилаее. Я остался один и, не веря своим глазам, смотрел на то место, где она толькочто стояла. Земля сомкнулась, и листья легли таким ровным слоем, как будто ихвообще никто не тревожил.

Я пошел прочь от леса. Я направлялся на юг от башни. Всеубыстряя и убыстряя шаг, я принялся что-то тихо напевать себе под нос –возможно, это была мелодия, которую исполняли скрипки на балу в Пале-Рояле.

При мысли о том, что мы действительно покидаем Париж, азначит, и Никола, и Детей Тьмы, и их предводителя, о том, что многие годы несуждено мне видеть ничего, что было бы мне знакомо, меня вновь охватила тоска.И, несмотря на все свое желание быть свободным, я едва не заплакал.