– Рейневан.

– Слушаю.

– Я была на тебя очень зла.

– Знаю.

– Если бы Божичко… Если бы саксонцы узнали истинноеместо переправы, если бы разбили Прокопа у реки, если б началась резня… Первыммоим порывом было убить тебя. А если не убить, то жестоко наказать. Я решилаутаить…

– Что утаить? Рикса!

– Я не настигла Божичку. После этого удара у менякружилась голова, меня рвало… А этот мерзавец знает транслокационные чары,может перенестись в пространстве. Он ускользнул от меня без труда.Единственное, что мне удалось перехватить, так это его послание тебе. Твою, какя думала, предательскую плату, Иудины сребреники… Я решила тебя наказать. Тем,что утаю…

– Говори!

– Твоя Ютта в Кроншвице. В монастыре доминиканок.

Солнце зашло. И зажгло горизонт золотистоогненным багрянцем.

С наступлением сумерек форсирование Мульды пришлосьпрервать. Этой ночи боялись. На левом берегу была только половина армии. Десятьтысяч человек и полтысячи возов. Когда опустилась ночь, небо на северо-западезасветилось красным заревом. Фридрих II Веттин, курфюрст Саксонии, поджегпредместья Лейпцига. Чтобы гуситы не воспользовались ими при осаде города.

Это была единственная активность, которую удосужилсяпроявить курфюрст. Перед тем, как поспешно отступить с армией на север.

На следующий день, восьмого января, переправилась остальнаячасть Прокоповой армии. Полевые войска Сироток, пять тысяч вооруженных подкомандованием Йиры из Ржечицы и городские контингенты Сироток, возглавляемыеЯном Краловцем. Пражане Зигмунда Манды из Котенчиц. И, наконец, арьергард,конные дружины чешской шляхты, которая поддерживала гуситов. Всего полторытысячи коней кавалерии и более восьми тысяч пехоты с возами.

Гуситы были на левом берегу Мульды. Саксония, Тюрингия иОстерланд были в их руках. Лежали у их ног.

Из-за далеких холмов клубами поднимался черный дым. Этодогорали предместья Лейпцига.

– Principes Germaniam perdiderunt, – Стенолазнатянул поводья своему храпящему коню, показал на дымы. – Князья довелиэту страну до погибели, отдали ее на произвол захватчикам. Пять еретическихармий наступают на Тюрингию, Плейссенланд и Фогтланд, чтобы превратить эти краяв обугленную пустыню. Воистину: сера, соль, пожарище – вся земля; не засеваетсяи не произращает она, и не выходит на ней никакой травы, как по истребленииСодома, Гоморры, Адмы и Севоима.[258]

– Gladius foris, pestis et fames intrinsecus, –серьезно подтвердил Лукаш Божичко, также словами Писания. – Вне дома меч,а в доме мор и голод. Кто в поле, тот умрет от меча; а кто в городе, тогопожрут голод и моровая язва.

– А могли их разбить во время форсирования реки, –покрутил головой Стенолаз. – Могли раздавить их, выбить всех до одного,потопить. Как такое возможно? Они же, кажется, имели от шпионов информацию оместе переправы. Тебе, дьякон, об этом ничего не известно? Ты вроде был средикнязей и епископов, прибыл в Силезию с каким-то посланием, я не буду спрашиватьс каким, всё равно не скажешь. Но ведь ты там был, когда принималось решение.Почему, объясни, они приняли такое неверное и губительное?

Божичко поднял глаза, сложил ладони, не выпуская из нихвожжи.

– Воля неба, – сказал он. – Может, Господьпокарал князей безумством и слепотой? Может, amentia et caecitas[259]упали на них, как кара Божья?

Стенолаз посмотрел на него косо, он мог бы поклясться, чтоуслышал тон горделивой насмешки. Но лицо Божички было настоящим зеркаломнабожности, искренности и смирения, и в этом смешении его физиономия выгляделапочти тупоумной.

– Больше ничего не можешь мне сказать? – спросилон, не спуская с дьякона глаз. – Ничего не знаешь? Ничего не подозреваешь?Хоть и был вместе с князьями? И может, даже видел того шпиона?

– Я лицо духовное, – ответил Божичко. – Непристало мне вмешиваться в дела светские, nemo militans Deo implicat se negotiisecularibus.[260] А сейчас, сударь, позвольте мне уйти. Ядолжен торопиться во Вроцлав. А может, вы тоже туда возвращаетесь? Мы могли бытогда вместе, было бы веселее, как говорит пословица comes facundus in via…[261]

– Facundia,[262] – резко оборвалСтенолаз, – в последнее время меня подводит, плохой бы был из меняпопутчик в дороге. Кроме того, мне надо уладить здесь пару дел.

– Представляю, – Божичко бросил быстрый взгляд навыстроенные за ним шеренги Черных Всадников. – Ну, тогда кланяюсь,господин Грелленорт. Пусть вам Бог даст… То, чего вы заслуживаете.

– Благодарю тебя за благословление, слуга Божий, –Стенолаз потянулся к вьюкам, достал оттуда походную флягу. – Я тоже желаютебе счастья… В меру твоей набожности. Давай выпьем за это.

Он сам выпил первым. Божичко внимательно наблюдал за ним.Потом взял поданную фляжку, сделал глоток.

– С Богом, ваша милость Грелленорт.

– Взаимно, ваша милость Божичко.

Дуца фон Пак подъехала рысью, стала возле Стенолаза с копьемпоперек седла. Оба смотрели, как дьякон на буланой кобыле исчезает за голымхребтом холма.

– Теперь, – прервал молчание Стенолаз, –остается только дождаться. Рано или поздно он поранится железом.

– Ты, наверное, удивляешься, – продолжил он чутьпозже, не обращая внимания на молчание девушки, – что я пожертвовал наэтого попика последнюю порцию Перферро? Не считая того глотка, который мнепришлось выпить самому, чтоб у него не возникло подозрений. Зачем я это сделал?Назови это предчувствием.

Дуца не ответила. Стенолаз не был уверен, понимает ли она.Это его не волновало.

– Назови это предчувствием, – повторил он,разворачивая коня и подавая Всадникам знак выступать. – Интуицией. Шестымчувством. Называй, как хочешь, но у меня этот Божичко под подозрением. Яподозреваю, что он не тот, за кого себя выдает.