Когда ее выводили из погреба, она чувствовала боль во всёмтеле, была окоченевшей и оцепеневшей как труп в rigor mortis.[268]Она абсолютно не знала, что с ней происходит, даже тревога не могла пробитьсясквозь туман, который обвил ее чувства, окутал ее толстым слоем чего-то мягкогои непроницаемого.

Был внезапно ночной свежий воздух, холодный, прямо морозный.Сначала показалось, что он приведет ее в чувства, но это были обманчивыевпечатления.

Щелкнул кнут. Заржали кони. Мир начал трястись.

Когда он пришла в сознание, был день. Морозный солнечныйдень. Подворье корчмы или усадьбы, храпящие кони, которых меняют в упряжке, изих ноздрей бьет пар. Каркают вороны. Поет петух.

– Панна де Апольда.

Мужчина, невысокий, быстроглазый. Незнакомый. Совсем чужой.

– Будьте добры, переоденьтесь, – странныйакцент. – Прошу прощения, но не пристало вам показываться в такойпорванной одежде. Это оскорбление, к тому же слишком притягивает взоры.Наденьте, пожалуйста, вот эти вещи.

Поет петух. Лает пес. Храпит запрягаемый конь.

– Панна, вы меня слышите? Вы меня понимаете?

Стреляет кнут, ржут кони. Телега подскакивает и трясется намерзлых грудах. Холод отрезвляет. Мысли становятся яснее.

– Панна де Апольда. Мы здесь становимся на привал.Пожалуйста, не делайте…

Она расплакалась. Разревелась. Распустила сопли, какребенок, как дитя дрожащей рукой размазала слезы по лицу. Сквозь слезы видела,как он поморщился. Бросил вожжи слуге, сам взял ее под руку, провел в сторонудома. Что-то говорил. Она не слышала. Была занята планированием.

Она нанесла ему короткий удар локтем в ухо, освободилась отзахвата и со всей силы ударила его в пах, когда он согнулся, дала пинка вголову. Слуге она заехала кулаком в глаз, он сел, держась за лицо. В четырепрыжка перебежала двор, мощным толчком повалила второго слугу, вырвала у неговожжи, вскочила в седло, ударами рук и ног пустила коня в галоп. Подковызастучали по мерзлой земле. Она наклонила голову к гриве и стрелой помчалась кворотам. «Я сбежала, – подумала она. – Я свободна…»

Он настиг ее сразу за воротами, резким рывком выбил изседла. Она дернулась, напрасно, хватка у него было словно железная. «Какимчудом, – подумала она, – каким чудом он здесь оказался?»

– Чудо называется транслокация, – прошипел он,больно сжимая ее плечо. – Способность переноситься в пространстве. Ячародей. Для тебя, кажется, тут ничего нового, твой любовничек тоже ведь такой.

– Пусти… Больно…

– Я знаю. Мне тоже больно, там, куда ты ударила. Тебеудалось это, благодаря внезапности. Усыпила мою бдительность, притворяясьплаксой. Это не повторится. Тебе не удастся это повторить. Поверь и больше непробуй.

Он поднял ее, впихнул в руки слуг. Без излишней грубости.

– Я вытащил тебя из лап князя Яна, – сказал он,отворачиваясь, словно желая продемонстрировать великодушное равнодушие. –Похитил из Зембиц. Везу в место, где какое-то время ты будешь укрыта от мира.Не спрашивай меня, по какому праву.

– По какому праву?

– Укрыться на какое-то время – в твоих интересах. Многошума вокруг монастыря в Белой Церкви, слишком много. Культ Великой Матери,Сестринство Свободного духа, вальденские ритуалы, арадийская магия… Поверь мне,что будет лучше, если ты на какое-то время исчезнешь.

– Кому лучше?

Он не ответил. Махнул рукой, отвернулся и ушел.

Вероника не отступила. Очередную попытку поговорить онапредприняла спустя три дня, в воскресенье. Когда после мессы Ютта сидела надоске в necessarium, Вероника вошла и беззастенчиво уселась на соседнюю дыру.

– Не сердись, – опередила она реакцию Ютты. –Тебе не нравится, что я ищу с тобой контакта? А с кем я должна его искать? Стеми идиотками конверсами?

– Мне неловко, – Ютта старалась не смотреть ненее, а только на царапину на стене. – Мне, правда, очень неловко.

– Pardieu,[269] Ютта, мы с тобой изодного теста. Сидим здесь, голову даю на отсечение, по одной и той же причине.Тебе плохо самой, я же вижу, поэтому ты так реагируешь. Со мной через месяцбудет то же самое. Давай поможем друг другу. Ты мне, я тебе.

– О!..

– Ты мне, я тебе, – понизила голосВероника. – Потому что я… Ютта, это мой третий монастырь. С меня хватит. Ятут сойду с ума. Я хочу смыться. И у меня есть предложение: бежим вместе.Вдвоем.

Ютта попрежнему смотрела на царапину на стене. Нонепроизвольно кивнула головой.

Старания Вероники увенчались, надо признать, полным успехом.Ютта перестала сторониться, через четыре дня девушки вместе сели за вышиваниесалфеток, через неделю они уже были в дружеских отношениях, через две неделиначали откровенничать. Вероника носила фамилию фон Эльсниц, у ее родителей былоимение возле Галле. Монастырь доминиканок в Кроншвице, как оказалось, был длянее уже третьим, перед тем ее держали у каноничек в Гернроде и у кларисок вВейссенфельсе. Изолировали ее, как она утверждала, по воле родителей, внаказание за греховную любовь. А когда Ютта решилась в конце концов рассказатьсвою историю, Вероника даже рот открыла от удивления.

– Святая Вероника, покровительница! – схватиласьона за щеки. – Так это же как в романе! Заговоры и шпионаж! Нападения ипохищения! Ересь и магия! Принцы, разбойники и чародеи! Твой любимый вправдугусит и маг? Ахах… Ну, тогда я выгляжу бледно. Бледно и тускло, как вчерашняярыба на обед! Меня, подумать только, засадил сюда придурок, которому захотелосьжениться!

– То есть?