Роланд бы его понял.

Джейк неверно оценивал способность стрелка идти за ними полабиринту. Самым заметным из оставленных Режь-Глоткой и мальчиком свидетельствсвоего пребывания был ранец, но Роланд быстро понял: ему нет необходимоститерять время на поиски знаков и примет. Достаточно следовать за Чиком.

Тем не менее стрелок поначалу задерживался у пересеченийпроходов, желая удостовериться, что идет правильно, и всякий раз Чикоглядывался и тихонько, нетерпеливо тявкал, словно говоря: "Скорее! Или тыхочешь их потерять?" После того, как следы – отпечаток ноги, нитка изрубашки Джейка, клочок ярко-желтого шарфа Режь-Глотки – трижды подтвердиливыбор косолапа, Роланд просто шел за Чиком. Он по-прежнему старался отыскатькакие-нибудь вехи, но перестал останавливаться ради тщательных осмотров. Потомзабили барабаны, и именно они вкупе с настырным интересом Режь-Глотки ксодержимому ранца Джейка спасли в тот день Роланду жизнь.

Пыльные сапоги стрелка вдруг словно приросли к месту,револьвер оказался у него в руке раньше, чем он понял, что за звуки услышал.Разобравшись, что к чему, стрелок нетерпеливо хмыкнул и сунул револьвер вкобуру. Он собрался было идти дальше, как вдруг ему на глаза случайно попалсясперва ранец Джейка… а потом, чуть левее, пара едва заметных, поблескивающих ввоздухе жилок. Роланд прищурился и различил две тонких проволочки, которыепересекались на уровне его колен какими-нибудь тремя футами дальше. Невысокийот природы Чик аккуратно прошмыгнул в нижний из образованных проволокойтреугольников, но, если бы не барабаны и не сброшенный Джейком ранец,привлекший внимание стрелка, Роланд неминуемо вошел бы прямо в ловушку. Стрелокмедленно поднял глаза, скользнув взглядом по не-вполне-случайным неустойчивымнагромождениям хлама по обе стороны прохода, и плотно сжал губы. Он был наволосок от гибели. Лишь каспасло его.

Чик нетерпеливо тявкнул.

Роланд лег на живот и пополз под проволокой, медленно иосторожно (он был шире в плечах и выше не только Джейка, но и Режь-Глотки),понимая, что действительно рослому и крупному человеку здесь никак непробраться, не сдвинув с места старательно подготовленную лавину. В ушах устрелка глухо стучали барабаны. "А может, тут все давно рехнулись? –подумал он. – Кабы мне день-деньской приходилось слушать это, я бы навернякасбрендил".

Он выбрался из-под проволоки на другой стороне, поднял сземли ранец и заглянул внутрь. В ранце по-прежнему лежали книжки и кое-что изодежды Джейка, на месте были и сокровища, набранные мальчиком в пути: камень сжелтыми блестящими крапинами – похожими на золото, но не золотыми; наконечникстрелы – вероятно, память о древнем лесном народе (его Джейк нашел в роще наследующий день после своего извлечения), какие-то монетки из родных краевмальчика, темные очки его отца, иные мелочи, с пониманием восторгаться которымиможет лишь мальчишка, еще только вступающий в трудный возраст. Мелочи, которыеДжейк непременно захочет получить обратно… если, конечно, Роланд разыщетмальчугана прежде, чем Режь-Глотку с дружками успеют сделать его другимчеловеком, подвергнув таким оскорблениям и унижениям, что он утратит илюбознательность, и интерес к невинным занятиям, свойственные мальчикам доначала полового созревания.

В памяти Роланда, словно лицо демона или выпущенного избутылки джинна, всплыла ухмыляющаяся физиономия Режь-Глотки: торчащиеобломанные зубы, пустые глаза, мандрус, выползший на щеки и захватившийщетинистый подбородок. "Если ты обидишь его…" – подумал стрелок изаставил себя отвлечься от этих мыслей, поскольку они вели в тупик. ЕслиРежь-Глотку обидит мальчугана ("ДЖЕЙКА! – яростно настаивал рассудок. – НЕПРОСТО МАЛЬЧУГАНА – ДЖЕЙКА! ДЖЕЙКА!"), Роланд убьет его. Да. Но поступокэтот будет бессмысленным, ибо Режь-Глотку уже мертв.

Стрелок удлинил лямки ранца, дивясь хитроумным застежкам,которые это позволяли, надел его и встал. Чик повернулся, готовый тронуться впуть, но Роланд окликнул его, и косолап оглянулся.

– Ко мне, Чик. – Роланд не знал, может ли косолап понять его(и послушается ли он, даже если поймет), но было бы лучше – безопаснее, – чтобыЧик держался рядом с ним. Где есть одна ловушка, могут быть другие. В следующийраз Чику может повезти меньше.

– Эйк! – тявкнул Чик, не двигаясь с места. Тявканьепрозвучало напористо, но Роланд подумал, что подлинные чувства зверька можнопрочесть по его газам: они потемнели от страха.

– Да, но это опасно, – сказал Роланд. – Ко мне, Чик. Рядом.

Позади, там, откуда они пришли, послышался грохот, словноупало что-то тяжелое – возможно, причиной падения была сильная вибрация,порожденная грохотом барабанов. Теперь Роланд увидел столбы с репродукторами,которые там и сям выглядывали из развалин, точно диковинные длинношеиеживотные.

Чик трусцой вернулся к стрелку и, тяжело дыша, поднял нанего глаза.

– Не убегай далеко.

– Эйк! Эйк-Эйк!

– Да. Джейк.

Роланд снова побежал. Чик бежал рядом, точно хороший пес.

Для Эдди, в который уже раз, началось, по выражению одногомудрого человека, "сплошное дежа вю": толкая перед собой инвалидноекресло, он опять бежал наперегонки со временем. Берег моря сменила улицаЧерепахи, но прочие условия по непонятной причине не менялись. Нет – появилосьи другое важное отличие: теперь молодой человек высматривал не дверь, стоящую впустоте, а железнодорожную станцию.

Сюзанна сидела очень прямо, вытянувшись в струнку; ветерраздувал ее волосы, в правой руке был револьвер Роланда, нацеленный в облачноегрозовое небо. Гремели барабаны, их глухой грохот обрушивался на молодых людей,как удары дубинки. Прямо по курсу поднималось что-то огромное, очертаниямисхожее с гигантским блюдцем, и в переутомленном мозгу Эдди (возможно, под влияниемвысившихся по сторонам зданий классического стиля) родилась следующая картина:Юпитер с Тором играют во фрисби. Юпитер размашистым движением бросает тарелку,а Тор роняет ее сквозь тучу – черт с ней, все равно на Олимпе – Эпоха Миллера.

"Фрисби богов, – подумал он, ловко провозя Сюзанну междвух ржавых, дышащих на ладан колымаг. – Нихреновенькая идейка!"

Чтобы объехать этот памятник архитектуры прошлого, которыйтеперь, когда они оказались по-настоящему близко от него, больше напоминалсвоеобразную антенну спутниковой связи, Эдди, поднатужившись, взгромоздилкресло на тротуар. Он как раз осторожно спускал инвалидную коляску с поребрикаобратно на мостовую – тротуар был слишком захламлен, чтобы двигаться хотьсколько-нибудь быстро,– когда барабаны внезапно смолкли, эхо замерло ивоцарилась тишина. Но, понял Эдди, безмолвием эту новорожденную тишину никакнельзя было назвать. Впереди, на пересечении улицы Черепахи с другой широкойулицей, стояло мраморное здание с аркадой. Оно заросло диким виноградом и какой-тонеопрятной зеленью, похожей на повилику, и тем не менее сохраняловеличественный и горделивый вид. За углом этого здания возбужденно гомонилатолпа.