Эти формальности Дима предвидел и пистолет вместе спортупеей заранее отдал на хранение Фазилю.

Соне предложили пройти в зал и пообещали, что господинСавельев присоединится к ней через некоторое время. Но она категорическиотказалась идти куда-либо без него, хотя у нее зубы стучали от холода, а ногона вообще не чувствовала.

Их повели в дом через какой-то служебный вход. Соне пришлосьждать довольно долго перед закрытой дверью. Наконец Дима вышел и с беспечнойулыбкой сообщил:

— Шмон по полной программе.

Возвращаться на холод, чтобы торжественно подняться попарадной лестнице, как полагается гостям, Соня отказалась. После недолгих тихихпереговоров через рацию господин профессорского вида проводил их в зал окольнымпутем, по белым стерильным коридорам.

Сказочная роскошь, открывшаяся им, заставила остановиться изажмуриться. Впрочем, когда они огляделись, первое впечатление стало увядать,блекнуть. Красные с золотом стены, толстые колонны из черного мрамора,гигантские театральные люстры, сверкающие тысячами хрустальных подвесок, голыеантичные статуи, среди них несколько статуй одетых. Одетые все изображалимужчину в старинном облачении степного воина, в полувоенном кителе, в римскойтоге и лавровом венке, и все были на одно лицо. Все — Йоруба.

Роскошь отделки и убранства настойчиво лезла в глаза,отчаянно вопила: «Смотри! Восхищайся! Я самая роскошная роскошь на свете!»

Белые и черные мраморные кариатиды неудобно горбились подтяжестью просторного балкона, на котором разместился симфонический оркестр.Музыканты настраивали инструменты. Быстрые всхлипы струнных, грозный и жалобныйвой духовых заглушали гул толпы, рассыпавшейся по залу, и вовсе не такойгустой, как показалось вначале.

Мужчины — в смокингах и фраках всех цветов радуги. Женщины —в платьях, как будто взятых напрокат в том бутике, где одели Соню. Блестки,люрекс, пух и перья, декольте спереди до пупа, сзади до копчика. От пестроты,от мелькания лиц у Сони зарябило в глазах. Ни одного знакомого лица она неувидела, но когда пошли дальше по залу, Дима стал шептать ей на ухо какие-тоимена. Соне имена ничего не говорили, Дима пояснял:

— Политик, телеведущий, актриса, режиссер, певец, певица,политолог, еще политик, главный редактор газеты, глава телеканала, пародист,актриса, актер, кажется американский. Ну, этого ты должна знать, он не слезаетс экрана, водочный магнат.

Магнат был пузатый, узкоплечий, с длинными, крашенными вкаштановый цвет волосами и совершенно свиными пропорциями лица. Толстыйвздернутый нос напоминал пятачок. Казалось, магнат смотрит на мир не глазами,слишком маленькими, слепо белесыми, а крупными подвижными ноздрями.

С ним рядом возвышалась тончайшая, гибкая брюнетка в узкомкоротком платье из разноцветной металлической чешуи.

— А вон того тоже не знаешь? — Дима незаметно кивнул нахлипкого пожилого мужчину в бирюзовом фраке, зеленых с лампасами штанах илаковых ботинках на высоченных каблуках. Он держал под руку девочку летпятнадцати, крупную, высокую, русоволосую, с милым детским лицом. Кудрявая, сплешью, голова мужчины едва доставала до плеча девочки.

— Знаю! — победно улыбнулась Соня. — Певец, еще ввосьмидесятые пел песенку про светофор. У него, кажется, пластика не совсемудачная. Подтяжка, и губы надуты. В лице есть что-то бабье. Водочный похож наборова, а этот, бирюзовый, на бабу ягу. Но наверное, он вполне приличныйчеловек, взял с собой внучку.

— Ничего ты не знаешь. Он не певец, а телеведущий, и это егожена, он меняет жен аккуратно раз в три года, каждая следующая на три годамоложе предыдущей. Верит в магию чисел, тройку считает самым счастливым числом.Ни детей, ни внуков у него нет. А певец, который в восьмидесятые пел просветофор, он вон там, у колонны, в красном блейзере. И сразу скажу тебе, чтокрасивый юноша рядом с ним вовсе не сын и не внук.

— А кто же?

Дима не успел ответить. Оркестр взорвался оглушительнымбравурным маршем. Балкон ярко осветился, и рядом с дирижером возникла невысокаяладная фигура в белом полувоенном френче. Черные, с проседью волосы, зачесанныеназад, к затылку, красиво блестели.

Раскосые глаза смотрели на толпу сверху вниз. Толпа, задравголовы, смотрела на него снизу вверх.

Проведя даже несколько часов в этом степном краю, нельзябыло не узнать невысокого скуластого человека. На площадях стояли егоскульптурные портреты. Вдоль улиц то и дело попадались плакаты, рекламные щиты,с который он, белозубо улыбаясь, призывал всех жителей края быть добрыми,вежливыми, не сорить, в общественном транспорте уступать места старикам и инвалидам,любить свой край, почитать память предков, внушать детям уважение к старшим.

Марш сменился тушем. По знаку дирижера оркестранты поднялисьи продолжили играть стоя. Йоруба вскинул руки в белых перчатках, потряс ими надголовой и пропел, перекрывая грохот оркестра, несколько тактов туша.

— Трам-пам-парам-парам-парам!

Толпа внизу зааплодировала. Оркестр смолк, но музыкантыпродолжали стоять.

— Привет всем, кто пришел сегодня на мой скромный ужин! —произнес Йоруба. — Я здорово поохотился, привез для вас двух антилоп, шестьмолоденьких страусят и жирафиху с сыном. — Йоруба хлопнул в ладоши, кивнулзастывшему дирижеру.

Под звон тарелок и барабанную дробь из боковой дверипоявился повар в белом крахмальном колпаке, следом за ним костюмированныеохранники пронесли на поднятых руках подносы, на которых лежали отрезанныеголовы антилоп и жирафов. Шествие освещалось ярчайшими прожекторами.

— Сегодня каждому достанется по кусочку, — ласково сообщилЙоруба, — мясо антилопы и страуса тут, наверное, каждый пробовал. Ну, а кто извас знает вкус жаренного на углях жирафа?

В толпе послышались льстивые смешки и аплодисменты.Процессия скрылась за противоположной дверью. Йоруба знаком призвал к тишине исказал:

— Когда в первый раз кушаешь что-то, нужно загадать желание.Но сначала будет небольшой концерт, чтобы вы, мои родные, хорошенькопроголодались, кушали с аппетитом, а главное, тщательно продумали свои желания,самые заветные, сокровенные, ибо они обязательно сбудутся.

Опять раздались аплодисменты. Балкон исчез, утонул втемноте, вместе с музыкантами и Йорубой. Толпа стала медленно переползать всоседний зал, где стояли рядами стулья, была сцена, скрытая занавесом, иоркестровая яма.

Соне совсем не хотелось идти в зал. Ей было нехорошо втолпе, особенно в этой, разряженной, надменной. Они с Димой отступили канфиладе за колоннами. Дима достал сигареты. Соня увидела, как наперерез толпек ним быстро идет Елена Алексеевна Орлик. В сером узком платье без рукавов, сраспущенными волосами до плеч, она выглядела очень элегантно.