— Коба? Полуграмотный кавказец? — воскликнул Федор. — Ихневозможно сравнить, князь, хоть и мошенник, но яркая интересная личность. АКоба тусклый, никакой. Он пошляк и тупица.

— Федор, вы же читали мне письмо Микки, — напомнил Крафт.

— Да, но я совершенно не согласен, не понимаю, почему МихаилВладимирович воспринимает это ничтожество так серьезно. Ну да, Коба интриган,выдумал, будто Ильич просил у него цианистого калия, и слух о сифилисе тоже егоработа. Однако все это какие-то грязненькие, гаденькие мелочи. А вы говорите опланетарных масштабах, о миллионах.

— Федор, вы просто не хотите верить, — доктор покачалголовой. — Балет, который вы видели в Берлине, прообраз будущей России, ибоюсь, что Германии тоже. Люди куклы. Люди автоматы. Управляемое безумие. Всепредопределено. Поэт и художник. Иосиф и Адольф. Они откроют шлюзы, и человеческоестрадание польется гигантскими потоками. Двадцатый век станет настоящимпиршеством для обитателей невидимой державы.

— Разве нельзя это остановить? — тихо спросил Федор. —Все-таки Ленин не такой, я знаю, он не издевается над людьми, не испытываетудовольствия, когда ему слепо подчиняются. Наоборот, сейчас он пытается как-тоисправить положение.

— Он угасает. Впрочем, пока он дееспособен и наделенвластью, остается маленький шанс предотвратить катастрофу. Если он узнает, чтоИосиф претендует на абсолютную власть, он может принять меры, заранееотстранить его, вывести из состава и так далее. Но беда в том, что, дажеполучив такую информацию, он не поверит. Точно так же, как не верите вы идесятки, сотни людей, считающих Иосифа тусклым и никаким.

— Не поверит, — медленно повторил Федор, — никому? Даже вам?

— Даже мне. Я ведь когда-то предупреждал его, что ему нельзяидти на сделку, после инициации он долго не протянет. Он не послушал. Вот,теперь угасает. Мне искренне жаль его, однако он был предупрежден.

Федор ошеломленно молчал несколько минут. Доктор вышел вкоридор с очередной папиросой. Михаил Владимирович рассказывал, что Эрни многиегоды изучал неврологические и мозговые патологии, вызванные искусственнойстимуляцией нервной системы. В сфере его интересов кроме лекарств и наркотиковоказались гипноз, внушение, ритуальные танцы. И вроде бы именно в этой точке наего пути возник некто Эммануил Хот, то ли историк, то ли мистик. В Вене в 1913году Эрни представил его как своего пациента.

«Все смыкается на нем, на этом Хоте. Он предсказал началовойны, он произнес фразу „наши мальчики“, он разыскивал молодых людей,обладающих медиумическими способностями. То есть получается, что в период,когда Сталин и Гурджиев были семинаристами, именно этот Хот выбрал их».

Мысли путались. Перед глазами мгновенно пролетели разныеслучайные встречи с Кобой. Его лицо, взгляд, манера покручивать кончик уса.Доктор вернулся в купе, и Федор выпалил:

— Надо убедить Ленина, пока не поздно, надо предъявитьдоказательства!

— Вещественные? — уточнил доктор и вскинул светлые брови.

— Да, именно! — энергично кивнул Федор, не заметив грустнойиронии в голосе Эрни.

Проводник принес чай. Федор схватил стакан, жадно глотнул,обжег губы.

— Нельзя доказать намерение, — пробормотал доктор, помешиваясахар, — невозможно получить вещественные доказательства из будущего. — Онподнял глаза, взглянул на Федора и произнес уже громче: — Знаете, я подумаю. Мыпока оставим этот разговор. Вы вот, пожалуйста, расскажите мне о таинственномпаразите, которого открыл Микки. Я слышал эту удивительную историю в скупомизложении Данилова. Хотелось бы узнать подробности от вас.

Федор облизнул обожженные губы, выглянул в коридор, попросилу проводника стакан холодной воды.

Выпил залпом и уже спокойным, мирным голосом произнес:

— Началось все с крысы. Это был старый крупный самец, позжеего назвали Григорий Третий. Наверное, он бы жил до сих пор, если бы его незастрелил сумасшедший комиссар, которого подселили в квартиру к МихаилуВладимировичу.

— Погодите, что значит подселили? Зачем? — перебил Эрни.

— Ну, в порядке уплотнения.

— Как вы сказали? Уплотнение? Что это? Объяснять пришлосьминут двадцать. Доктор то и дело перебивал, задавал вопросы. Он слышал, читал вгазетах об ужасах военного коммунизма, голоде, тифе, убийствах и грабежах, новсе-таки не мог представить элементарных вещей. Каким образом в квартире,рассчитанной на одну семью, с одной ванной комнатой и одной уборной, могутразместиться десять семей? И главное, зачем?

— Господин Ульянов всегда отличался чистоплотностью, терпетьне мог, если кто-то из приезжих товарищей поселялся с ним под одной крышей,даже на несколько дней! — восклицал доктор, качал головой и повторял: —Немыслимо, невозможно!

Он все не мог успокоиться. Казалось, он совершенно позабылоб изначальной теме разговора, настолько потрясли его бытовые детали новойроссийской действительности.

— Грубо, но весьма умно, — пробормотал он. — Человек,который не может вымыться месяцами и вынужден у себя дома стоять в долгойочереди, чтобы справить нужду, неминуемо меняется, на биологическом уровне. Всясемья в одной комнате, за тонкой перегородкой чужие люди, слышен каждый шорох.Какая тут, простите, возможна супружеская жизнь? Какие дети будут рождаться?Вот она, их евгеника, выведение новой человеческой породы!

— Сейчас все-таки стало немного лучше. Свободная торговля,продукты в магазинах, водопровод, паровое отопление, трамваи ходят регулярно, —сказал Федор.

— Трамваи! — с усмешкой передразнил доктор. — Ладно,вернемся, наконец, к таинственному паразиту.

Федор про себя вздохнул с облегчением. На самом делерассказывать о грязных бытовых подробностях было немного стыдно, тем более чтосам он соприкоснулся со всем этим лишь слегка и давно жил не так, как рядовыесоветские граждане. Ел досыта, мылся и менял белье ежедневно, нужду справлялбез очереди.

— Михаил Владимирович обнаружил, что эффект связан вовсе нес пересадкой эпифиза, а с воздействием на организм паразита, который селится вэпифизе, — произнес он бодрым голосом.

Доктор слушал спокойно, внимательно, почти не задавалвопросов, но иногда начинал бормотать что-то себе под нос.

— «Мистериум тремендум» и автопортрет Альфреда Плута я виделв старой Мюнхенской пинакотеке. Да, вполне возможно, что не только черви, но исам хрустальный череп вовсе не аллегория… А вдруг найдут его когда-нибудьименно там, в Вуду-Шамбальских степях… Теперь я, кажется, понимаю, почемугосподин Хот так хотел познакомиться с Микки.