— Недостает, — соглашается Джек, — но твой притупленный слухможет принести больше вреда, чем пользы. В этом я не сомневаюсь.

— Утро начну с прослушивания. Обещаю.

Дом Генри уже рядом. Он выглядит покинутым, горит толькофонарь перед гаражом, но, разумеется, в доме Генри свет ни к чему.

— Генри, я тебе не нужен?

— Нет, — отвечает тот, но не так уверенно, как хотелось быДжеку.

— Сегодня никакой Крысы, — твердо добавляет Джек.

— Согласен.

— И никакого Шейка, Шейка, Шейка.

Губы Генри искривляются в легкой улыбке.

— Скажу тебе честно, сегодня не будет и Джорджа Рэтбана,рекламирующего салон «Шевроле» Френч-Лэндинга, где лучшие цены и первые шестьмесяцев не надо платить процент по кредиту. Сразу в постель.

— Я тоже.

***

Но, пролежав в постели час и выключив лампу на прикроватнойтумбочке, Джек не может спать. Лица и голоса перемещаются в его голове, словнообезумевшие стрелки часов. Или лошадки карусели в пустынном парке развлечений.

Тэнзи Френо: «Выведите монстра, который убил мою девочку».

Нюхач Сен-Пьер: «Поглядим, как все обернется».

Джордж Поттер: «Это дерьмо проникает внутрь и выжидает.По-моему, полностью избавиться он него невозможно».

Спиди, голос из далекого прошлого, услышанный по телефону,который в год их встречи казался выдумкой писателя-фантаста: «Привет, СтранникДжек… Скажу тебе, как один копписмен — другому, сынок, я думаю, тебе надозаглянуть в личную ванную чифа Гилбертсона. Немедленно».

Как один копписмен другому, именно так.

И чаще всего, снова и снова, Джуди Маршалл: «Не говорить,что заблудилась, и не знаю, как вернуться… а продолжать идти».

Да, продолжать идти, но куда? Куда?

Наконец, он поднимается, выходит на крыльцо с подушкой подмышкой. Ночь теплая. В Норвэй-Вэлли последние остатки тумана, который там так ине сгустился, унес легкий восточный ветерок. На мгновение замявшись, Джекспускается по ступенькам, в нижнем белье. Крыльцо его не устраивает: там оннашел дьявольскую посылку с вырезанными из пакетиков сахара птичками.

Он проходит мимо пикапа, мимо кормушки для птиц, на северноеполе. Над ним миллиарды звезд. В траве стрекочут цикады. Тропа, проложенная имв траве, исчезла. Но возможно, он зашел на поле в другом месте.

Чуть отойдя, он ложится на спину, подкладывает подушку подголову, смотрит на небо. «Побуду здесь немного, — думает он. — Побуду немного,пока голоса-призраки не покинут мою голову. Побуду здесь немного».

С этой мыслью он начинает дремать.

С этой мыслью засыпает.

Над его головой рисунок созвездий меняется. Он видит, какобразовываются новые созвездия. Какое заняло то место, где прежде располагаласьБольшая Медведица? Священный Опопанакс? Возможно. Он слышит приятный, мерныйскрип и знает, что это ветряная мельница, которую он видел этим самым утром,тысячу лет тому назад. Ему нет нужды поднимать голову, чтобы убедиться в этом,ему нет нужды смотреть туда, где стоял его дом. Он и так знает, что увидит тамвсего лишь сарай.

Скрип… скрип… скрип: широкие деревянные лопасти вращает всетот же восточный ветерок. Только теперь ветер этот неизмеримо более приятный,неизмеримо более чистый. Джек касается пояса своих трусов и ощущает грубуюткань. В этом мире нижнее белье совсем другое. Изменилась и его подушка.

Поролон превратился в гусиный пух, но подушка от этого сталатолько мягче. Так что голове на ней куда удобнее.

— Я поймаю его, Спиди, — шепчет Джек новым созвездиям. — Вовсяком случае, попытаюсь.

Он спит.

Просыпается ранним утром. Ветра нет. Там, откуда он пришелна поле, вдоль горизонта тянется яркая оранжевая полоса: солнце вот-вотвстанет. Тело затекло, ягодицы болят, все влажное от росы. Мерного скрипа нет,но Джека это не удивляет. Едва раскрыв глаза, он понимает, что вновь находитсяв Висконсине.

Он знает кое-что еще: можно вернуться. В любой момент.Настоящий округ Каули, параллельный округ Каули, перебраться из одного в другойтруда для него не составляет. Сознание этого наполняет его радостью и ужасом. Вравных долях.

Джек встает и босиком идет к дому, с подушкой под мышкой.

По его прикидкам, всего пять утра. Три часа сна, и он будетготов на любые подвиги. На ступеньках крыльца он прикасается к хлопчатобумажнымтрусам. Хотя кожа влажная, трусы практически сухие.

Большую часть тех часов, которые он проспал под открытымнебом (как проводил многие ночи той осенью, когда ему было двенадцать), их на немне было. Они находились в другой реальности.

— В Земле Опопанакса, — говорит Джек и входит в дом.

Когда он просыпается в восемь утра, солнечные лучи уже вовсюбьют в окно. Джек готов поверить, что его последнее путешествие было сном.

Но в глубине сердца знает, что нет.

Помните фургоны телевизионщиков, въезжающие на автостоянкуоколо полицейского участка?

Попытку Уэнделла Грина повести за собой толпу, прерваннуюударом ручного фонаря патрульного Храбовски? Удар, который вырубил газетчика?Репортеры, сидевшие в фургонах, конечно же, свое дело знали и, увидевпроисходящее на автостоянке, не стали терять времени. Утром события тогобезумного вечера заполняют телевизионные экраны всего штата. С девяти утражители Расина и Милуоки, Мэдисона и Делафилда, фермеры северной части штата,которым требовались спутниковые антенны, чтобы увидеть что-нибудь в телевизоре,отрываются от оладий, овсянки, яичницы, горячих булочек, чтобы посмотреть, какмаленький, явно нервничающий полисмен обрывает карьеру крупного, высокогожурналиста, специализацией которого давно уже стала демагогия, ударив еготупым, тяжелым предметом. Но конечно, с особым вниманием приникали к экранамжители Френч-Лэндинга и соседних Сентралии и Ардена.

Обдумывая сразу несколько дел, Джек Сойер видит хроникувечерних событий на экране маленького телевизора, стоящего на разделочномстолике. Он надеется, что Дейл Гилбертсон не аннулирует свое решение оботстранении Арнольда Храбовски от службы, хотя вероятность, что Бешеный Мадьярвновь вернется к исполнению своих обязанностей, очень велика. Дейл толькодумает, что хочет окончательно отделаться от никудышного сотрудника: у негослишком мягкое сердце, чтобы устоять перед слезной просьбой Арни… а послевчерашнего вечера даже слепой видит, что Бешеный Мадьяр обязательно обратится стакой просьбой. Джек также надеется, что этого отвратительного Уэнделла Гринауволят или он сам с позором уедет. Журналисты не должны вплетать себя в своирепортажи, а Уэнделл Грин громогласно требовал крови, прямо-таки как вервольф.Но и здесь у Джека есть веские причины полагать, что Уэнделл Грин как-нибудьвывернется (пудрить мозги — его профессия) и останется серьезной помехой.Размышляет Джек и о старике, которого подробно описал Энди Райлсбек, ощупывающимручки на третьем этаже отеля «Нельсон».