— А-а… — Лица Толяна коснулась улыбка узнавания. —Точно. Никита. Теперь узнал. А ты что здесь делаешь?

— А ты?

— Работаю… У дамы под крылом, — Толян понизилголос.

— А что, прошлая работа…

— Прошлая работа едва боком не вылезла… Но теперь — ни-ни…Никакого баловства, — Толян благоговейно закатил глаза. — У нее незабалуешь…

— Оставил прежние занятия?

— Не… Но только в свободное от работы время…

После того как меня прошлая хозяйка попалила, царствие ейнебесное… Теперь — ни-ни… Тем более с нынешней…

— Строга? — Никита подмигнул охраннику.

— А-а, — Толян только рукой махнул. — А ты кней?

— Да. Она меня ждет. Назначила… Слушай, а что здесь шефделает? Они… они знакомы?

— Не мое дело, — неожиданно нахмурилсяТолян. — Да и не твое тоже, я думаю… Меньше знаешь — крепче спишь. Так чтолучше по стеночке… От греха… А то еще неизвестно, на кого напорешься…

— Ладно… А куда идти-то? По стеночке?

— Видишь центральную лестницу? — Толян вытянулпрямо перед собой лопатообразную длань. — Поднимаешься по ней на второйэтаж, по коридору налево, до конца. Сразу упрешься в дверь. Ясно?

— Чего уж не понять, — прогнусил Никита.

Широко разрекламированная охранником дверь вела в небольшойкоридорчик, стены которого были выкрашены казенной «морской волной»; верхняя ихчасть была забрана в матовые стекла, легко пропускающие звук. Это был тот самыйзвук, который Никита смутно ожидал услышать.

Звук собачьего боя.

Казалось, стены слегка раскачиваются от глухого хрипа иазартных возгласов; казалось, их просто распирает от жаркого напряжения. И,постояв секунду перед еще одной дверью, Никита толкнул ее. И оказался впомещении, отдаленно напоминающем спортзал. Вернее, это и был спортзал,переоборудованный теперь под площадку для собачьих боев. От Никиты ее отделялатеперь живая, потная и возбужденная человеческая масса. Человек девяносто —сто, никак не меньше.

В центре зала возвышалась грубо сколоченная арена, большенапоминающая квадратный ящик и крытая брезентом. Размер ее был невелик — что-тооколо четырех метров или чуть поменьше. По самому центру ямы проходилаочерченная белой краской диагональ. Именно по ней сейчас и катался живойклубок, подбадриваемый гулом человеческих голосов. В яме, кроме собак,находилось двое парней с полотенцами через плечо.

В другое время это зрелище впечатлило бы Никиту, но сейчасему явно было не до схватки мохнатого кавказца с ротвейлером. Он искал Джанго инаконец нашел ее — в самом дальнем углу, восхитительно спокойную, восхитительнонейтральную, восхитительно, пугающе красивую. Несколько минут Никита простоял,не в силах отвести взгляда от лица Джанго Происходящее по-настоящему увлекалоее, в нем было нечто большее, чем банальные выкрики зрителей, чем банальныеподбадривания и подначивания, чем банальные ставки на тотализаторе. А когдакавказец одолел-таки обрюзгшего, отяжелевшего от боя ротвейлера и на загривкепса показалась кровь, — лицо Джанго потемнело, а рот приоткрылся, Онапо-детски была увлечена боем, она желала проигравшему смерти, никак не иначе. Иэта детская жестокость, детская преданность крови была так нестерпима, чтоНикита даже зажмурился. А когда открыл глаза — откровения смерти на лицедевушки перестали быть актуальными собак благополучно растащили.

Человек средних лет, стоящий у самого края ямы ссекундомером в руках, дал отмашку. Похоже, что бой был закончен.

Самое время подойти.

И Никита подошел. И встал за спиной Джанго. И набрал полныелегкие воздуха — только для того, чтобы шепнуть фразу, которую репетировал отсамого Питера. Вернее, не фразу — слово. Вернее, не слово — имя.

Одно-единственное имя.

— Дина.

Ничего не произошло. Ровным счетом ничего: позвонки на шеедевушки не сдвинулись ни на миллиметр, волосы так и остались безмятежными, онадаже не повернула головы — неужели выстрел оказался холостым?.

— Как ты меня нашел? — негромко спросила она.

И неизвестно, к чему это относилось: к прошлому или кнастоящему, к «Дине» или «Джанго».

— Твой парень… твой парень сказал мне об этом..

— Да. Я должна была догадаться… на него иногда находятпросветления. Но в общем, это к лучшему…

— Ты полагаешь?

— А ты нет?

Неожиданно у Никиты возникло странное ощущение, что онибарахтаются в липкой тине подтекстов, что они говорят подстрочником… Всего лишьподстрочником — и хорошо понимают друг друга.

— А ты нет? Ты ведь хотел посмотреть собачьи бои?

— Хотел.

— Ну и как?

— Я мало что видел… Но в общем… Ты ведь знала ее.

— Кого?

— Мариночку. Ты ведь знала ее, правда? Казалось, прошлацелая вечность прежде, чем Джанго ответила.

— Знала. Это что-то меняет?

— Нет. Ничего…

— Пойдем отсюда… — все так же не оборачиваясь, онанашла его руку. Пальцы Джанго были холодными… Нет, они были прохладными, такимиже прохладными, как и ее чертов cool джаз.

— Уже? — удивился Никита.

— Смотреть больше не на что. Ты на машине?

— Да.

— Подождешь меня?

— Конечно…

Они с Джанго расстались у лестницы: девушка направилась впротивоположное крыло комплекса, а Никита спустился вниз, дружелюбно кивнулохраннику и, выйдя на улицу, закурил. Сигарета отдавала травой, почему-то —болотным осотом. Острые узкие стебли — именно так. Джанго пронзила его сердцеузкими острыми стеблями, сразу в нескольких местах, и сопротивляться этому былобесполезно. Бесполезно и не нужно. Чтобы ни случилось…

Додумать Никита не успел: появилась Джанго. Не одна — сРико.

— Поедем ко мне? — самым будничным голосомспросила она.

— А… твой парень?

— Он не помешает… На моей машине, если не возражаешь…Рико ненавидит чужие тачки, он тебе ее просто разнесет, в щепы…

Рико, почувствовав, что говорят о нем, зевнул, обнаживострые клыки: такой и вправду в щепы разнесет. И не только тачку.

— А? — Никита бросил взгляд в сторону «девятки», иДжанго перехватила его.

— Не волнуйся, утром я тебя заброшу, здесь с ней ничегоне случится. Мы ведь не в Питер поедем…

— А куда?

— Здесь недалеко, в Сярьгах. У меня небольшой дом, небог весть что, конечно, но есть камин и вино. Ты не возражаешь?

Как он мог возражать?