Лучников, покосившись, увидел, как Кристина, перегнувшисьназад, целуется с Мустафой и подумал, что бляди, увы, ему всегда нравилисьбольше порядочных женщин и что вот такая Кристина нравится ему больше, чемверная вооруженная пуританка.

В этот момент на приборной доске загорелся красный глазок –бензина осталось пять литров. Они только что проскочили городок Мама-Русская,но в полукилометре от городка был сравнительно свободный съезд к отелю,прилепившемуся на крутом склоне горы, и там, недалеко от отеля, яркие постройкикаких-то шопов и кафе и бензостанция «Эссо», правда, забитая автомашинами.

– Придется заправиться здесь, – сказалЛучников. – Зальем полный бак и канистру. Кто знает, когда еще удастся иудастся ли заправиться вообще.

Небывалое явление – очередь на бензозаправочной станции –забавляло всех участников очереди, все улыбались друг другу и разводили руками– что, мол, поделаешь, историческое событие, в такой день и в очереди можнопостоять. Машина Лучникова оказалась в третьем десятке. Кристина, неожиданноразвеселившаяся и даже какая-то лихая, отпустила «мальчиков» в кафе выпить, асама села за руль. Такое великодушие, да-да, джентльмены, новый век – женщина,предвкушая любовь, угождает мужчинам. Лучников оглянулся уже от дверей кафе –уж не начинается ли у нее снова истерика? Нет, как будто все в порядке. МиссисПарслей (кто, кстати, сам этот господин Петрушка, он никогда не спрашивал ее обэтом), спокойно сидела в кресле водителя и ее очень милые каштановые волосыбыли разбросаны по плечам.

В кафе было полно народу. Бойко работали двемашины-экспрессо. Стоял гул сквозь музыку, светились два телеэкрана. Москвапатетически-задушевным тоном повествовала о жизни и труде жителей и тружениковкакого-то жилья и труда, рядом трещал восстановившийся после симферопольскогоразгрома Ти-Ви-Миг – показывал аресты и обыски в помещении одной из старейшихялтинских газет правого направления «Русский Артиллерист». В кафе обсуждали события,все соглашались, что временное (конечно же временное) задержание всяких тамгазетчиков и телевизионщиков, а также лидеров политических партий – это мерынеобходимые и умные при проведении такого крупного исторического события, каквоенно-спортивный праздник «Весна». Мы вступаем, господа, простите, товарищи, вновую, следующую общественную формацию, объяснял какой-то фермер из немцевкаким-то бездельникам приморского типа. Те согласно кивали. – – И я долженсказать, господа, простите, товарищи, что наше советское командование проводитэту смену чрезвычайно осторожно, тактично, я бы даже сказал, деликатно.Вспомните, какими жертвами сопровождался такой перелом в самой России.

Лучников взял кампари с содовой; Мустафа заказал крепчайшийджин-вермут «Кокти».

– Не злитесь на меня, – сказал он.

– И вы на меня, – сказал Лучников.

– Скажите, Андрей, вы предполагали, что все произойдетименно так? – спросил Мустафа.

– Таких масштабов не предполагал, – сказалЛучников.

В кафе вошли три советских солдата, три «голубых берета» савтоматами на плечах и кинжалами у пояса. Конечно, они впервые были в западномкафе и сейчас явно растерялись, явно «поплыли». Подталкивая друг друга и кривоусмехаясь, они уже собирались уйти, когда к ним устремился усатый красавец-хозяинс распростертыми объятиями.

– Братья! Господа! Джентльмены! Чем могу служить?

Все в кафе были радостно потрясены вновь прибывшими, всеобратились к ним с таким мощным радушием, что у солдатиков головы закружились.

– Дринк, – сказал один из солдат, блондинчик. –Водички можно? – мучительными жестами, нелепо куда-то под мышку подсовываяавтомат, он попытался объяснить «фирменной» публике всю скромность своегожелания.

– Пить хотите мальчики? – восхитилсяхозяин. – Пиво «Левин-брау» вас устроит?

Солдаты изумленно и боязливо переглянулись. Для них уже былочищен стол, открывались немыслимой красоты «валютные» банки холодногозолотистого пива. Уже тащили им и хрустящие багеты, и нежнейшую ветчину, иогромное деревянное блюдо с двадцатью сортами сыра, а публика смотрела на них сумилением и восхищением.

Солдаты мялись, сглатывая слюну, наконец тот же блондинчиксказал: «Во фирма!» и все трое тут начали с невероятным наслаждением пить изакусывать. Кто-то налил им по рюмке «Метаксы», и солдаты, что называется, «совсемзахорошели».

– Приятного аппетита, – сказал хозяин.

Десантники рты раскрыли, до них только сейчас дошло, что сними говорят по-русски.

– По-нашему, значит, можете? – спросил блондинчик.

– Да ведь мы же ваши, – вскричал хозяин. – Мываши, а вы наши! У нас здесь все, как у вас!

Солдаты переглянулись и захохотали.

– У нас так не бывает! – хохотали они. – Унас по-другому! Оказалось, что один из них костромчанин, а двое из Калуги.

– Сейчас вам старую песню споем, иностранцы, слушайте!А ну-ка дай жизни, Калуга, гляди веселей, Кострома!

Скоро все кафе распевало старую – оказывается, ещефронтовую! – песню и все дарили солдатам на память разную мелочь: часы«омега», зажигалки «ронсон», перья «Монблан», перстни с камешками, ну и прочее.

Мустафа от стойки смотрел на солдат.

– Ненавижу эту тупую сволочь, – сказал он.

– Напрасно, – сказал Лучников и положил парню рукуна плечо.

– Я знаю вашу концепцию, ага, – сказалМустафа, – следил за всеми вашими речами. Не понимаю. Извините, япреклоняюсь перед вами – человеком, спортсменом, мужчиной, но когда я думаю овашей концепции отвлеченно, вы представляетесь мне горбатым и злобным уродом изподвалов Достоевского…

– Отчасти ты прав, – проговорил Лучников. – Ягорбат, но не зол. Послушай, Мустафа, какого ты рода?

– Ахмет-Гирей, – небрежно бросил юноша.

– Вот так даже? Гордый хан Ахмет-Гирей? – удивилсяЛучников.

– Вся наша гордость в прошлом, – сказалМустафа. – Отец – биржевой спекулянт. Ему повезло, сейчас он в Афинах.Впрочем, как считаете, может, ему вернуться? Может, станет секретарем райкома?Есть же прецеденты. Принц Суфанувонг…

Вдруг он оборвал свою саркастическую речь и стал смотреть заплечо Лучникова. Тот обернулся. Дверь в кафе медленно открывалась, но за ней небыло никого, за ней было солнце, и ветер, и беда.

…Пока они пили мартини и кокти, на бензозаправочной станциидействительно созрела беда.