Чернок повернул кресло на 180 градусов и оказался как бы заоперативным столом – такое это было чудо, вертолет «дрозд». Два молодыхофицера, специалисты по оперативной информации, прапорщики Кронин и Ляшкосмотрели на него. Все трое некоторое время молчали.

– Они не сошли с ума, сэр? – наконец спросилКронин. Чернок попросил Ляшко налить ему полный стакан неразбавленного «ЧивасРигал».

– Самое смешное, сэр… – начал было Кронин.

– Нас атакует «миг-25», сэр, – сказал пилот.

Чернок выпил полстакана и бросил взгляд назад. Успел увидетьтолько реверсионный след пролетевшего истребителя.

– Вы что-то хотели сказать, Кронин? – спросил он.

– Еретическая мысль, сэр, – улыбнулся юноша.

– Держу пари, сэр, она и вам приходила в голову, –сказал Ляшко.

Парни старались говорить по-русски, но то и дело переходилина более для них удобный язык, то есть английский.

– Как там истребитель? – спросил Чернок пилота.

– Заходит на второй круг атаки, – доложилпилот. – Вижу Бонафеде. К ней подходит бронетанковая колонна.

– Спускайтесь туда, – сказал Чернок, допил стакандо дна и закурил сигариллос. – Да, мальчики, мне тоже приходила в головуэта мысль, – сказал он. – Больше того, она мне даже и ересью некажется. Я почти уверен, что «форсиз»…

– Да! – вскричал Кронин. – Если бы это былнеприятель, если бы это была армия вторжения, мы бы сбросили их в море!

– Боюсь, что мы бы их просто уничтожили, – холодноулыбнулся Ляшко. – Взгляните, сэр…

На темной стенке в глубине кабины высветилась карта Крыма.Пятнышко световой указки поползло по ней.

– Скопище техники у Карачели… – презрительно кривилгубы Ляшко. – Толкучка в Балаклаве… Танковое месиво без капли горючего уБахчисарая…

– Кронин, как бы вы действовали? – Чернокоткинулся в кресле. – Давайте поиграем в войну.

– Ракетный залп, сэр, – только и успел сказатьпилот. Мгновенно последовавший за этим взрыв уничтожил вертолет «дрозд» ичетырех находящихся в нем офицеров.

Кажется, Лучников даже видел яркую вспышку в небе, взрывкомандного вертолета Чернока, но не обратил на нее особого внимания, отнеся кпиротехническим эффектам подлейшей киносъемки. Он вспомнил о Кристине и подумало том, как безнравственно современное искусство. Все снимается на пленку и вседемонстрируется, и чем естественнее выглядит человеческая трагедия, тем лучше,а во имя чего? Цель полностью утеряна…

Бедная девочка, подумал он, занесло тебя тогда в Крым…занесло тебя тогда в мою спальню… занесло тебя…

Он поднял ее тело и медленно направился к храму. Навстречуему по дорожке, выложенной ракушечником, мимо античных руин и православныхкрестов, бежали три фигуры, он узнавал их по мере приближения: отец Леонид,Петр Сабашников в монашеском одеянии и Мустафа.

– Вот, – сказал Лучников, передавая тело Кристинына руки отцу Леониду. – Примите, отец Леонид. Она была рождена вкатоличестве, но обернулась к православию. Она меня очень любила. Какая разница– католичество, православие?… всем христианам нужно быть вместе, когда в миресовершаются безнравственные события, вроде этой киносъемки.

– Съемки, Андрей? – Сабашников обнял его заплечи. – Ты называешь это съемкой?

– Даже ты не догадался, – засмеялсяЛучников. – Что же говорить о простых людях? Вообрази, какая это для нихпсихологическая травма! Любопытно, кто дал банде Хэлоуэя разрешение на этомассированное глумление?

– Пойдемте, дети мои, в храм, – сказал отецЛеонид. – Будем вместе. Сегодня ночью многие придут, я думаю так. Иди и ты,Мустафа. Будь с нами. Ты не обидишь Ислам, если будешь сегодня с нами.

– Я плохо знаю Ислам, я буддист, – пробормоталюноша. Отец Леонид шел широким крепким шагом. Белые ножки

Кристины свисали со сгиба его руки. Лучников разрыдалсявдруг, глядя на то, как они болтаются.

– Андрей, – повернулся к нему отец Леонид. –Утешься. Час назад я крестил здесь твоего внука Арсения.

Мыс Херсонес каменными обрывами уходит в море, но подобрывами еще тянется узкая полоска галечного пляжа. Там, в одной из крохотныхбухточек, готовились к побегу четверо молодых людей – Бенджамин Иванов со своейподругой черной татаркой Заирой и Антон Лучников со своей законной женойПамелой; впрочем, их было пятеро – в побеге участвовал и новорожденный Арсений.В бухточке этой они нашли брошенный кем-то открытый катер с подвесным мотором«Меркурий». В катере оказалась еще и двадцатилитровая канистра с бензином –топлива вполне достаточно, чтобы достичь турецкого побережья.

Антон и Памела, потрясенные всеми событиями уходящего дня,сидели, прижавшись друг к другу боками, а спинами прижимались к уплывающему отних Острову Крыму. В последних передачах ныне уже заглохшего Ти-Ви-Мигапромелькнуло сообщение о смерти деда Арсения и об аресте, или, как деликатновыразились перепуганные тивимиговцы, «временной изоляции» Андрея. На коленях уних, однако, лежал новорожденный Арсений, головкой на колене отца, попкой набедре матери. Чувства, раздиравшие Антона, были настолько сильны, что он вконце концов впал попросту в какое-то оглушенное состояние. Жена его не моглаему ничем помочь, растерзанная родами, жалостью к Антону, нежностью к бэби,страхом перед побегом, она тоже впала в полулетаргию.

Впрочем, энергии Бен-Ивана хватало на всех пятерых. Он"чувствовал себя в своей тарелке, побег был его стихией. Побег – это мойтворческий акт, всегда говорил он. Я всегда благодарен тем, кто берет меня подарест, потому что предчувствую новый побег. Я буду очень разочарован, когдаРоссия откроет свои границы.

Вместе с милейшей своей подружкой, вечно пританцовывающейЗаирой, Бен-Иван все приготовил на катере, а затем, ничтоже сумняшеся,отправился на «поверхность», как он выразился, в ближайший супер-маркет,притащил оттуда одеяла, плащи, огромный мешок с едой и напитками и дажеСи-Би-Радио. Он со смехом рассказывал о «наших ребятах», то есть о советскихсолдатах в супер-маркете, одном из бесчисленных филиалов Елисеева-Хьюза, о том,с каким восторгом их там встречают, как они жрут печенье «афтерэйт» и жареныйминдаль и как «вырубаются» от восторга.

– Дождемся ночи, Бен-Иван? – спросил его Антон.

– Ни в коем случае! – воскликнул «артистпобега». – Ночью здесь все будет исполосовано прожекторами. Они будуткаждую минуту подвешивать ракеты. Если они обнаружат нас ночью, нам конец.