Я поискал Уайрмана и увидел, что он разговаривает с другимюристом, из моей прошлой жизни. И вроде бы они сразу нашли общий язык. Я лишьнадеялся, что Уайрман не допустит ошибки, не назовёт его Боузи. Когда я перевёлвзгляд на Элизабет, она по-прежнему смотрела на «Розы, вырастающие из ракушек»и вытирала глаза.

— Я влюбилась в эту картину, но мы должны двигаться дальше.

После того как она посмотрела остальные работы в этом зале,вновь послышался её голос. И говорила она, возможно, сама с собой:

— Разумеется, я знала, что кто-то должен прийти. Но я ипредставить себе не могла, что этот кто-то создаст картины такой мощи иновизны.

Джек похлопал меня по плечу, наклонился, чтобы прошептать наухо:

— Прибыл доктор Хэдлок. Уайрман хочет, чтобы вы как можноскорее закончили экскурсию.

Центральный зал находился на пути к административной части,и Элизабет могла покинуть галерею (предварительно осушив, как и собиралась,стаканчик) через служебный выход. Да и кресло вывезти через него было проще,потому что он использовался для разгрузочных работ. Хэдлок мог сопровождать её,если б у него возникло такое желание. Но я боялся везти Элизабет мимо картин сдевочкой и кораблём, и уже не потому, что она могла их раскритиковать.

— Поехали, — распорядилась Элизабет, стукнув аметистовымперстнем по ручке инвалидного кресла. — Давайте взглянем на них. Нечего тянутьрезину.

— Вас понял, — отозвался я и толкнул кресло к центральномузалу.

— Тебе нехорошо, Эдди? — тихим голосом спросила Пэм.

— Всё отлично.

— Я же вижу. Что не так?

Я только покачал головой. Мы уже шли по центральному залу.Картины висели на высоте шесть футов. Других экспонатов не было. Стенызадрапировали какой-то грубой коричневой тканью вроде брезента. Компанию циклу«Девочка и корабль» составлял только «Смотрящий на запад Уайрман». Мы медленноприближались к нему. Колёса кресла бесшумно катились по светло-синему ковру.Шум идущей позади толпы то ли смолк, толи мои уши блокировали его. Я словновидел картины впервые, и они выглядели отдельными кадрами, вырезанными изкинофильма. При переходе от картины к картине изображение проступало чутьяснее, становилось чуть чётче, но оставалось тем же самым — кораблём, который яувидел во сне. И везде фон кораблю составлял закат. Гигантская раскалённаядокрасна наковальня заливала светом западный горизонт, расплёскивала кровь поводе и воспаляла небо. Корабль — трёхмачтовый труп, приплывший из чумногобарака смерти. Паруса висели лохмотьями. На палубе — ни души. Что-то ужасноепроступало в каждой линии, и хотя не было никакой возможности указать причину,возникал страх за маленькую одинокую девочку в лодке, маленькую девочку,которую на первой картине я нарисовал в платье с крестиками-ноликами, маленькуюдевочку посреди Залива цвета красного вина.

На первой картине угол зрения не позволял увидеть названиекорабля смерти. В «Девочке и корабле № 2» корабль немного разворачивался, номаленькая девочка (всё с теми же искусственными рыжими волосами, но теперь ужев платье в горошек, как у Ребы) закрывала собой всё, кроме буквы «П». В «№ 3» вместоодной буквы появились три: «ПЕР», а Реба точно стала Илзе — это было заметнодаже со спины. И в лодке лежал гарпунный пистолет Джона Истлейка.

Если всё это и не укрылось от глаз Элизабет, то виду она неподала. Я толкал её кресло, а корабль увеличивался в размерах и приближался,его чёрные мачты торчали, как пальцы, паруса провисали, словно мёртвая плоть.Огненное небо злобно сверкало сквозь дыры в парусине. Теперь название на транцечиталось как «ПЕРСЕ». Возможно, не полное название, место для последующих буквбыло, но если и так, они прятались в тени. В картине «Девочка и корабль № 6»(корабль уже нависал над вёсельной лодкой) девочка сидела в синем закрытомкупальнике с единственной жёлтой полоской по вороту. Волосы вроде бы отливалиоранжевым. Единственная девочка в лодке, чья личность вызывала у меня сомнения.Может, это и была Илзе, раз уж на других картинах присутствовала именно она… нополной уверенности не было. В этой картине на воде появились первые лепесткироз (плюс один-единственный теннисный мяч с буквами DUNL), а на палубе —странный набор вещей: высокое зеркало (отражающее закатный свет и,соответственно, словно залитое кровью), детский конь-качалка, большой невысокийквадратный чемодан, груда обуви. Те же самые предметы остались на «№ 7» и «№8», где к ним присоединились другие: девчачий велосипед, прислонённый кфок-мачте, уложенные друг на друга автомобильные покрышки на корме и большиепесочные часы посреди палубы. Стекло часов тоже отражало солнце, так что вместопеска их наполняла кровь. В картине «Девочка и корабль № 8» много большерозовых лепестков плавало между вёсельной лодкой и «Персе». И теннисных мячейприбавилось — стало как минимум полдюжины. Венок из гниющих цветов висел на шееконя-качалки. Я буквально ощущал их вонь в застывшем воздухе.

— Святый Боже, — прошептала Элизабет. — Она набрала такуюсилу! — Кровь отхлынула от её лица. Выглядела Элизабет не на восемьдесят пять —на двести лет.

«Кто?» — попытался спросить я, но с губ не сорвалось низвука.

— Мэм… мисс Истлейк… вам нельзя так напрягаться, — подалаголос Пэм.

Я предложил:

— Принести вам стакан воды?

— Я принесу, папа, — вызвалась Илли. Элизабет всё смотрелана «Девочку и корабль № 8».

— Как много из этих… этих souvenirs… вы узнаёте? — спросилаона.

— Я не узнаю… это моё воображение… — Я замолчал. Потому чтознал: девочка в вёсельной лодке на картине «№ 8» не souvenir — Илзе. Зелёноеплатье с пересекающимися бретельками, оголяющее спину, выглядело непристойносексуальным на маленькой девочке, но теперь я знал, откуда оно взялось: этоплатье Илзе купила недавно, заказав по каталогу в интернет-магазине, и Илзебольше не была маленькой девочкой. С другой стороны, теннисные мячиоставалисьдля меня загадкой, зеркало ничего не значило, как и штабельавтомобильных покрышек. И я не знал наверняка, что велосипед, прислонённый кфок-мачте, принадлежал Тине Гарибальди, но боялся, что это он… и моё сердцепочему-то в этом не сомневалось.

Мертвенно-холодная рука Элизабет коснулась моего запястья.

— На раме этой картины нет пули.

— Я не знаю, о чём вы… Теперь она сжала мне руку.

— Вы знаете. Вы точно знаете, о чём я. Выставка проданацеликом, Эдгар. Вы же не думаете, что я слепая? Пули есть на рамах всех картин,которые мы посмотрели, даже на «Номере шесть» — той, где в лодке сидит моясестра Ади — но не на этой.

Я повернул голову к «№ 6», где у девочки в лодке были рыжиеволосы.