Я закрыла глаза и чуть раскрыла метафизическую ладонь,которую раньше пришлось сжать в кулак.

— Тогда зомби застрял бы там. Он бы мыслил, сознавал ибыл не в силах шевельнуться. Он бы не гнил. Не мог бы умереть.

Я загнала силу в землю. Там было тихо, мирно. Только кости итряпки, ничего больше. Отлично.

— И ты действительно могла бы кого-то так оставить?

— Точно не знаю, но не хочу рисковать. Я бы никого небросила в таком виде.

Я отряхнула руки.

— Все в порядке? — спросил Грэхем.

— Да, одни кости.

— Вампиры тоже не умирают, если их похоронить, —сказал Реквием. — Бывали случаи, когда вампиров закапывали слишкомглубоко, или те, кто должен был их достать, не могли этого сделать.

— Жуть! — передёрнулся Грэхем.

Я встала — и чуть не рухнула. Реквием поймал меня,поддержал.

— Вот это, про похороненных заживо, рассказываютмаленьким непослушным вампирам?

Он посмотрел на меня, и столетия страданий вдруг отразилисьв этих глазах.

— Я тоже узнал это на горьком опыте.

— Давайте теперь доставьте меня в «Запретный плод», ипостараемся, чтобы эта ночь в список горького опыта не попала.

— Как прикажет леди, — ответил он, улыбнувшись, ипредложил мне руку.

Я взяла его под руку, и он отвёл меня к джипу, потому что яне знала, смогу ли я столько пройти и не упасть. Не настолько я себя хорошосейчас чувствовала, чтобы ставить Натэниелу засос на публике. Я себячувствовала слабой и больной, и никак не хотела участвовать в представлении, номне нужно было напитаться, а после представления он станет мохнатым. Выбор,выбор, чертовски много вариантов и мало возможностей.

Я замёрзла, ещё не дойдя до джипа. Вести должен был Грэхем,а я не соглашалась ехать без страховочного ремня, так что мы нашли компромисс.Я поеду на заднем сиденье в одеяле, а Реквием постарается меня к себе прижатьпотеснее, насколько это возможно при пристёгнутом ремне. Это гораздо легческазать, чем сделать.

Он начал с того, что обнял меня рукой за плечи, как можнотеснее прижавшись ко мне сбоку. Одеяло мы расстелили поверх нас. Он был тёплым,тёплым от той крови, что у меня взял, но это не был жар вервольфа, и сидеть боко бок — совсем не так тепло, как сидеть у кого-то на коленях. Когда мы выехалис кладбища, меня уже трясло. Ещё миля по Гравуа — и меня начали колотитьсудороги.

Реквием нашёл под одеялом мою руку:

— У тебя руки холодные на ощупь.

— Ага, — сказала я.

Он обнял меня теснее, и одеяло сползло. Реквием поймал его,попытался расстелить снова.

— Позволь мне тебя отстегнуть. Взять на руки, какдержал Грэхем.

— Если… — попыталась я произнести сквозь стучащиезубы, — если мы попадём в аварию, я могу погибнуть.

— Верно, что ты не вампир, и можешь не пережитьавтомобильной аварии, но верно и то, что вампир, слишком долго лишённыйпитания, умереть не может. Он может высохнуть, как виноградина на лозе, но сновастанет сочным, зрелым и живым, отведав крови. Боюсь, что это не твой случай.

Зубы у меня выбивали дробь, будто я сидела на снегу, а не вмашине с включённым до упора отоплением и в объятиях тёплого мужчины. От холоданачинали болеть мышцы.

— Позволь мне хотя бы побольше накрыть тебя своимтелом. Я знаю, что эта поза покажется тебе лишённой достоинства, но умоляю,позволь мне эту вольность.

Я сказала бы «нет», но зубы так стучали, что я боялась, какбы они не раскололись. Он принял молчание за согласие и сполз на пол, залезголовой под одеяло и уткнулся ею мне в живот, обхватив меня руками.

Я хотела ему сказать, чтобы убрался, но непроизвольныедвижения мышц прекратились, и зубы перестали изображать кастаньеты. Он былправ, так теплее. Не намного, но, быть может, достаточно. Мне по-прежнему былохолодно, да так, будто я по самую задницу в снегу, и сверху ещё падает ипадает. Я раньше думала, что замёрзнуть насмерть — самая лёгкая смерть. Простозасыпаешь. Но легко не было, и спать не хотелось ни чуточки. Немного страшно,да, но спать не хочется.

Хотелось тепла. Хотелось жара. Чего-нибудь потеплее.

Из-под одеяла послышался голос Реквиема — весь его торсполностью ушёл в серые складки.

— Дрожь слабеет.

— Я заметила, — сказала я, и было приятно, чтоможно говорить, не рискуя прикусить язык.

Он ткнулся в меня лицом — странный кошачий жест. Об менядостаточно часто трутся леопарды-оборотни, и я знаю, о чем говорю.

— Я сделаю все, что требуется моей леди.

— Это что должно значить?

Мне уже стало настолько лучше, что и подозрительностьпроснулась.

Он засмеялся и прижался телом к моим ногам настолько сильно,что у меня слегка разъехались колени. Тело его накрывало мне ноги, но этодвижение было похоже на начало чего-то. Для большинства мужчин трудноудержаться мыслями выше пояса, когда они касаются того, что ниже пояса, как быневинно ни было прикосновение. Он — вампир, но все равно мужчина. И я не ставлюему в вину, что он об этом думает, пока он ограничивается мыслями.

— Мне уже лучше. Вряд ли нужны такие героические меры.

— Твоя интонация, напряжение во всем теле, —произнёс он из-под одеяла, — настолько насторожённые, будто ты думаешь,что я тебя собираюсь насиловать.

— Скажем так: я не слишком доверчива.

Хотя я чувствовала себя несколько глупо, разговаривая свыпуклостью под одеялом, когда эта выпуклость обернута вокруг моего тела. Вэтой ситуации мне не хватало достоинства.

Он прислонился головой к моему боку, потому что был слишкомвысок, чтобы положить её мне на колени, когда его тело накрывало мне ноги. Рукиего обернулись у меня вокруг спины, просунулись между мною и спинкой сиденья.Для меня это было слишком интимно, и давным-давно, когда ardeur был ещёголоден, такое слишком-личное-и-близкое пробудило бы его, но сейчас не случилосьничего. Я ощущала только тепло и его движения, и ещё — неловкость от такойблизости почти незнакомого мужчины. Но я могла думать. Чувствовала себядерьмово, но такая близость не будила ardeur. Сегодня я питалась от этоговампира, и даже эта мысль не пробилась сквозь холод. Будь мне сейчас получше, ябы обрадовалась. Ardeur более не владел мной. Он не мог больше заставить меняделать такое, что меня до невозможности смущает. Да, пусть я все равно должнаего кормить, но теперь на своих условиях. Или почти на своих.

И я сидела в компании красавца-мужчины, обернувшегося вокругмоего тела, и улыбалась. Даже несмотря на холод и пустоту внутри, я радовалась.По-прежнему вполне рада была променять тот всепоглощающий жар на этот ждущийхолод. Потому что я ощущала теперь это ожидание. Ardeur никуда не делся. Он какогонь, догоревший до холодной золы, но в угасающих дровах ещё живой. Его лишькак следует раскочегарить, и пламя будет то ещё.