что живут его люди, достаточно посмотреть на них: они не стесняются своих квартир, машин и породистых лошадей! А нам что делать? Мы не призываем хватать вилы и бежать, атаковать их! Мы хотим, чтобы они дали дорогу молодым, которые знают жизнь, знают, как живем мы все, которым важна судьба нашей страны и процветание нашего народа! Мы хотим жить, а не умирать, не в состоянии ничего изменить! Мы хотим иметь семьи, которые сможем обеспечивать! Мы хотим быть поддержкой для наших родителей и обеспечить их достойной медицинской помощью! Мы хотим дать хорошее образование нашим детям — и хотим знать, что наши дети смогут состояться в нашей стране, что они смогут работать и жить достойной жизнью! Сколько можно надеяться, что это случится само собой? Хотим жить — так должны требовать себе возможность жить! Да, плата может быть высокой — но кто из вас не хочет жить хорошо?

— Ты, случаем, не очарована им? — вяло спросил сестру Альберт.

— Ты что, только сейчас заметил?..

— Мне тебя не понять, Мисмис. Ну как так можно?..

Улыбаясь грустно, на ходу поправляя лацканы пиджака, Герман после к ним подошел и сказал:

— Простите, что заставил ждать. Это, наверное, ужасно с моей стороны. Но мы уже закончили. Да?.. Вы брат Марты?.. Здравствуй, Марта. Все уже расходятся. Наверное, мы можем идти, если вы не передумали.

— Нет-нет, — быстро ответила Мисмис.

Альберту хотелось отойти от них, не видеть странного выражения сестры, насильственного спокойствия ее друга, которое только портило впечатление о нем; но он пошел рядом с ними, по левую руку от Марты, и слушал ее мягкий и приглушенный голос. Переживание юности, юношеской силы и страсти отгоняло воспоминание о толпе, о митинге, о словах и просто болтовне.

Двумя часами позже он шел за Мартой по улице; она опустила голову и долго и испуганно молчала.

— Мне кажется, у него прекрасные родители, — сказала она вдруг. — А как ты считаешь, Бертель? Мне важно твое мнение.

— Прекрасные…

— Ты счастлив за меня?

— А-а? А-а-а… конечно, счастлив.

— Что ты скажешь о нем? Как Германн тебе?

— Кто?.. — рассеянно ответил Альберт. — Ах, он. Не знаю. Должно быть, он тебя любит, если женится.

— Любит, любит… — повторила за ним Мисмис.

— Но зачем вам спешить? Ты не хочешь получить образование? Мама может устроить тебя на любые курсы. А партийная газета… Я полагаю, он рассчитывает на большие успехи партии. А если не получится? Мы не можем знать, как все сложится.

— Я знаю, Бертель, я знаю… Мы с ним об этом говорили. Мы хотим пожениться после выборов в парламент. Скорее всего, у нас будет больше мест, чем сейчас. Я знаю, ты беспокоишься, но я знаю, что мне это нужно. Понимаешь? И не все ли равно?

— Мне, Мисмис, знаешь ли, не все равно.

— Ты прелесть, — ответила Мисмис.

Признанный всеми женихом Марты, Герман часто стал появляться у ее семьи и сидел по несколько часов с ее матерью. Альберта, если он заставал его дома, близость его отчего-то раздражала. Он думал о нем и своей сестре и пытался понять, за что та могла бы, хоть бы и в теории, его полюбить и захотеть замуж. Слушая, за неимением возможности отстраниться, застольные беседы Германа с матерью, он находил его скучным, бесцветным. Это была в его глазах почти кукла, хоть и способная неплохо и вежливо разговаривать. Лишь в некоторые моменты спокойная уверенность и вежливость изменяли гостю; без какой-либо видимой причины Герман вдруг начинал нервничать, речь его становилась быстра и подчас противоречива или неразборчива, ибо он торопился высказаться, опасаясь быть кем-то перебитым. Эта лихорадочность прийти к нему могла по причине, только ему одному понятной. В иные разы возбудителем была тема разговора, самая банальная, отвлеченная от проблем, действительно способных заставить человека нервничать, некая фраза или напоминание, или вообще случалось в полной тишине, что Герман из спокойного состояния переходил резко в волнительное под влиянием внутренних своих процессов. Единственно это и могло сделать его интересным для Альберта; он находил, сам не до конца это уясняя, что Герман чем-то в этом схож с кузеном Альбрехтом, но не в силах был сам себе это внятно объяснить.

Так вышло, что в свой единственный выходной на неделе Альберт согласился вместо Мисмис пойти в редакцию партийной газеты за отцовской корреспонденцией. Бывший нынче в редакции, работавший над колонкой Герман поспешил выложить на стол перед ним письма и сказал, подавляя сожаление в голосе:

— Жаль, что Мисмис не пришла. Чем, позвольте спросить, она занята?

— Без понятия, шляется где-то. Она мне не докладывает.

Расстроенный его словами Герман замолчал.

Затем, под предлогом, что хочет покурить, он вышел на крыльцо вместе с Альбертом и спросил, чуть стесняясь, у него зажигалку.

— Вы не курите?

— Почти нет, — ответил Альберт, — пытаюсь бросить.

— Получается?

— В некоторые дни — да, получается.

Альберт хотел уже уйти, присутствие Германа стесняло его, но тот мягко остановил его и спросил:

— Почему бы вам не постоять со мной? Сейчас хорошая погода.

— Меня ждут дома, — нерешительно ответил Альберт. — Я сказал, что скоро приду.

— Вы мне нужны сейчас. Я хочу поговорить. Это важно мне, поймите! Иначе я не стал бы вас тревожить.

— А что такое? О чем мы с вами можем говорить?

— Вы меня подождать можете? — не ответив на вопрос его, волнуясь, сказал Герман. — Я сейчас возьму все, мне тоже уходить пора. Всего пять минут, хорошо?..

Бросив сигарету, взяв для верности с собой зажигалку Альберта, он тут же возвратился в редакцию. Альберт не понимал, что лучше сделать: остаться, тем более не хотелось отдавать Герману зажигалку, или плюнуть на все и уйти. Он терзался выбором, пока Герман не вышел; он теперь был с портфелем и в шляпе, и с Альбертом пошел в ногу, то есть быстрее, чем привык.

— Когда вы бежите, я не могу собраться с мыслями, — сказал он затем и слегка тронул Альберта за рукав.

— Вы сказать что-то хотели?

— Что?.. Да. Я хотел спросить о Мисмис. И о том мальчике, ее кузене. Альбрехт, кажется. У них что-то есть?

— У Мисмис и… нет-нет! Нет. Это детские глупости. Ничего серьезного в этом нет.

— Так у них сейчас ничего уже нет? — настойчиво повторил Герман.

— Нет… Это она вам рассказала?

— Она? Нет. Он. Сказал, что я мешаю их отношениям.

— Кузен Альбрехт сказал? — удивился Альберт. — Как вы с ним встретились?

— Он пришел ко мне. Он знает, что я работаю в газете. Я так понял, что он хотел с ней